Гамаш залез в сумку:
— Вообще-то, я зашел, чтобы показать вам кое-что. Мы нашли это в хижине. Мне бы хотелось выслушать ваше мнение.
Он вытащил два полотенца и осторожно положил их на стол. Это было похоже на двух запеленатых от холода младенцев. Он медленно развернул полотенца.
Клара подалась вперед.
— Посмотрите на их лица. — Она заглянула в глаза Гамаша. — Они так прекрасны.
Он кивнул. Так оно и было. И не только их черты. Их радость, их жизненная сила — вот что делало их прекрасными.
— Позвольте? — Питер протянул руку, и Гамаш кивнул.
Питер взял одну из скульптур, перевернул ее.
— Тут что-то написано, но я не могу разобрать. Подпись?
— Что-то вроде того, — сказал Гамаш. — Мы пока не знаем, в чем смысл этих букв.
Питер принялся разглядывать две работы — корабль и толпу на берегу.
— Это вырезал убитый?
— Мы думаем, да.
Хотя с учетом всего того, что было найдено в хижине, Гамаш не удивился бы, узнав, что это работа Микеланджело. Разница состояла в том, что все другие сокровища находились на виду, но эти убитый решил спрятать. Значит, они чем-то отличались от других.
Он смотрел на них: сначала у Клары, а потом у Питера улыбка сошла с лица и появилось почти несчастное выражение. Клара дернулась на своем стуле. Супругам Морроу понадобилось меньше времени, чем полицейским, чтобы понять: что-то тут не так. И неудивительно. Супруги Морроу были художниками и, предположительно, лучше воспринимали те чувства, которые вложил в свои скульптуры резчик.
Скульптуры излучали радость, свет. Но под этим скрывалось что-то еще. Какое-то скрытое значение, темная тональность.
— Что такое? — спросил Гамаш.
— В них есть что-то отталкивающее, — сказала Клара. — Что-то порочное.
— Не можете сказать что?
Питер и Клара некоторое время разглядывали резные скульптурки, потом посмотрели друг на друга.
— Извините, — сказал Питер, — искусство иногда воздействует на подсознательное восприятие, и сам художник даже, возможно, не имел в виду ничего такого. Может, чуть измененные пропорции. Цвет. Это и производит шокирующее впечатление.
— Но вот что я вам могу сказать, — раздался голос Клары. — Это выдающиеся произведения искусства.
— Как вы это поняли? — спросил Гамаш.
— Они будят сильные эмоции. Таково свойство великого искусства.
Клара снова посмотрела на скульптуры. Не слишком ли много радости? Может, в этом все дело? Может быть, именно избыточные красота, радость и надежда вызывают беспокойство?
Она подумала и решила — нет. Она надеялась, что нет. В этих работах было что-то еще.
— Да, кстати, — вспомнил Питер. — У тебя через несколько минут встреча с Дени Фортеном.
— О черт, черт, черт, — встрепенулась Клара, вскакивая со стула.
— Я вас не задерживаю. — Гамаш снова завернул деревянные скульптурки в полотенца.
— У меня возникла одна мысль, — сказала Клара, догнав Гамаша у двери. — Месье Фортен, возможно, разбирается в таких скульптурах лучше нас. Откровенно говоря, разбираться в этом хуже нас очень трудно. Могу я показать ему одну из них?
— Хорошая мысль, — обрадовался Гамаш. — Очень хорошая мысль. И где вы с ним встречаетесь?
— В бистро через пять минут.
Гамаш вытащил из сумки один из свертков и протянул Кларе.
— Отлично, — сказала она, пока они вдвоем направлялись от дома к дороге. — Я ему скажу, что это я вырезала.
— Стоит ли?
Клара вспомнила расцветающее чувство страха у нее в груди, когда она смотрела на скульптуры.
— Не стоит, — согласилась она.
Глава двадцать вторая
Гамаш прибыл в оперативный штаб и обнаружил там суперинтенданта Терезу Брюнель. Она сидела за столом для совещаний, а вокруг нее лежали фотографии. Когда он вошел, она с улыбкой поднялась.
— Старший инспектор. — Она сделала шаг ему навстречу, протянула руку. — Агент Лакост так удобно меня здесь устроила, что я подумываю, не переехать ли сюда.
Тереза Брюнель приближалась к пенсионному возрасту, хотя никто в Квебекской полиции даже не намекнул бы ей об этом. Не из опасения обидеть очаровательную женщину и не из вежливости. Она в большей степени, чем кто-либо из них, была незаменима.
Она появилась в отделе кадров полиции двумя десятилетиями ранее. Молодой полицейский, дежуривший в этот момент, принял ее появление за шутку. Перед ним была утонченная женщина лет сорока пяти, одетая в платье от Шанель и желающая заполнить заявление о приеме на работу. Он дал ей бланк, думая, что она, скорее всего, воплощает в жизнь угрозу разочаровавшему ее сыну или дочери, и с растущим недоумением смотрел, как она села, скрестив ноги и распространяя слабый запах дорогого парфюма, и принялась собственноручно заполнять бланк.
Прежде Тереза Брюнель работала главой отдела закупок во всемирно известном Музее изящных искусств в Монреале, но в глубине души она всегда мечтала разгадывать тайны. Тайны всякого рода. И когда ее дети поступили в колледж, она прямиком отправилась в Квебекскую полицию и подала заявление. Разгадка какой тайны может быть благороднее, чем разгадка тайны преступления? Пройдя курс обучения в полицейском колледже у старшего инспектора Армана Гамаша, она открыла для себя еще одну тайну и страсть. Человеческий разум.
Теперь она имела звание выше, чем у ее наставника, и возглавляла отдел имущественных преступлений. И в свои шестьдесят пять, как и прежде, была полна энергии.
Гамаш тепло пожал ей руку:
— Суперинтендант Брюнель.
Тереза Брюнель и ее муж Жером часто бывали на обеде в доме Гамашей, а Гамаши, в свою очередь, нередко заглядывали к Брюнелям в их квартиру на рю Лорье. Но на службе они были «старший инспектор» и «суперинтендант».
После этого Гамаш подошел к агенту Лакост, которая тоже встала с его появлением.
— Что-нибудь уже есть?
Она отрицательно покачала головой:
— Но я им только что звонила, и лабораторные результаты будут готовы в любую минуту.
— Bon. Merci. — Он кивнул агенту Лакост, и она вернулась к своему компьютеру. Затем он снова обратился к суперинтенданту Брюнель: — Мы ждем экспертизу по отпечаткам пальцев. Я очень признателен вам за то, что смогли так быстро приехать.
— C’est un plaisir.
[60]
И потом, это так увлекательно. — Она повела его назад к столу для совещаний и, подавшись ближе, прошептала: — Voyons, Арман, неужели это все правда?
