– Вот именно, взрослый! – Елена Юрьевна невесело усмехнулась. – Даже, я бы сказала, слишком взрослый.
Люся не стала больше уговаривать маму, а молча встала и пошла к себе в комнату. Она упала на постель и тут же неожиданно для самой себя расплакалась. Люся плакала тихо-тихо, сдерживая всхлипы, так, чтобы не услышала мама. Но Елена Юрьевна, конечно, чувствовала, как больно ее дочери. В глубине души она понимала, что сказала все слишком резко и неправильно, грубо. Ей самой было невыносимо больно и плохо. Ругая себя последними словами, она пошла в комнату дочери.
– Люсенька, – присела на краешек кровати мама. – Ну ведь ты же сама понимаешь, что…
– Я все понимаю, – сказала Черепашка дрожащим от слез голосом.
– Ну подумай… Вот стань на мое место… Люсенька… – Елена Юрьевна гладила дочь по голове. – Ну посмотри на меня! – Она старалась заглянуть Люсе в глаза. – Ну и потом, у тебя ведь съемки, школа…
– Я все понимаю, – повторила Черепашка.
Повисла тяжелая пауза. Елена Юрьевна о чем-то напряженно думала, а Люся повернулась на спину и закрыла глаза. По щекам ее катились слезы. Они затекали в уши, щекотали их, но Черепашка лежала с закрытыми глазами, безжизненно вытянув обе руки вдоль туловища. В такой позе она показалась Елене Юрьевне настолько беззащитной и жалкой, что она вдруг неожиданно для самой себя спросила:
– А когда он поедет за билетами?
– Наверное, завтра… – сказала Люся и открыла глаза.
– Только пусть вначале приедет сюда, я хочу поговорить с ним. Хоть телефон его мамы запишу. И еще! Люсь, вещи ты должна взять на любую погоду, чтобы не получилось, как в прошлый раз…
Но Черепашка уже не слушала маму. Она села на кровати, уткнулась носом в плечо Елены Юрьевны и крепко обхватила руками ее шею.
– Пусти, Люська, задушишь! – пыталась высвободиться из объятий дочери Елена Юрьевна.
– Не пущу, – одними губами прошептала Черепашка и еще сильней прижалась к матери.
11
– Владислав, – сказал Влади и зачем-то протянул Елене Юрьевне руку.
Правда, тут же смутившись, он опустил ее прежде, чем Елена Юрьевна успела отреагировать. Даже не пытаясь скрыть своего волнения, Влади с силой дернул вниз молнию на куртке.
– Проходите, пожалуйста… Можете не разуваться, – улыбнулась Елена Юрьевна.
Она тоже сильно волновалась. Да и Черепашка совсем не выглядела спокойной. Она то и дело поправляла свои коротко остриженные волосы, без конца одергивала футболку и почему-то отводила глаза в сторону, стараясь не встречаться с Влади взглядом.
– Давайте чаю выпьем, – предложила Елена Юрьевна, провожая гостя на кухню. – А может, вы есть хотите?
– Нет-нет, спасибо большое, – испуганно замахал руками Влади.
– Люсь, да не стой ты как каменное изваяние! – Елена Юрьевна похлопала Черепашку по плечу. – Давай-ка помоги мне накрыть на стол.
– Я тоже могу… – тихо сказал Влади.
Мать и дочь одновременно обернулись. На лицах обеих читалось недоумение.
– В смысле, я тоже могу помочь чашки расставить… – пояснил Влади и густо покраснел.
– А-а-а… – с облегчением выдохнула мама. – Да нет, спасибо… Вы отдыхайте. Мы сами управимся.
К чаю были поданы баранки, клубничное варенье и конфеты «Ну-ка, отними!». Беседа явно не клеилась. Однако скованность мало-помалу отпустила и гостя, и хозяев. Практически в полной тишине все выпили первую чашку чая.
– Может, добавить? – предложила Елена Юрьевна, поднимая глаза на Влади.
– Спасибо, я сам, – ответил он и взял в руки прозрачный заварной чайник.
Нет, этот молчаливый, но такой естественный и органичный парень определенно нравился Елене Юрьевне. Тревога, терзавшая ее с самого утра, понемногу рассеивалась, хотя одного взгляда на Черепашку было достаточно, чтобы понять: она без памяти влюблена. Об этом говорило все – и то, как Люся тайком, исподлобья поглядывала то на маму, то на Влади, и то, с какой частотой вырывались из ее груди тяжелые, прерывистые вздохи, как, впрочем, и отчаянное усердие, с которым девушка дула на уже давно остывший чай.
– Только вы, Владик, пожалуйста, не отпускайте ее одну на улицу, – с тревогой в голосе попросила Елена Юрьевна. – Все говорят, что в Ростове очень высокая преступность.
– Мам, ну прекрати… – сдвинула брови Черепашка, а Влади улыбнулся одними уголками губ и сказал:
– Вообще-то я не думаю, что в Ростове преступность намного выше, чем в Москве… Просто все привыкли считать, что это бандитский город. Ну, Ростов-папа и все такое… Но вы, Елена Юрьевна, не волнуйтесь… Я ее ни на шаг от себя не отпущу…
Сказав это, Влади с такой неописуемой нежностью посмотрел на Черепашку, что у Елены Юрьевны защемило сердце. А Люся покраснела и ответила на его взгляд робкой, но, без сомнения, счастливой улыбкой.
– Так в котором часу завтра ваш поезд? – спросила мама, прочистив горло.
– В шесть сорок пять, кажется. Поезд хороший. Мы на нем сюда приехали. «Атаман Платов» называется, – как на экзамене отчеканил Влади.
– Ой, – вздохнула Елена Юрьевна, – а у меня завтра вечером монтаж. Не смогу вас проводить.
– Да нас и не надо провожать, – пожала плечами Люся. – Не маленькие.
– Владик, – Елена Юрьевна поставила на стол чашку, – сколько я тебе должна за билет?
– Нисколько! – вскинул голову Влади. – Поездка Люси – это полностью моя идея… И потом, у меня есть деньги, правда, – потупил взгляд Влади.
– Ну хорошо, – не стала настаивать Елена Юрьевна. – Тогда продиктуй мне телефон твоей мамы… На всякий случай… Мало ли…
– Конечно, – поспешно перебил Влади. – Мою маму зовут Зоя Михайловна…
Когда с телефоном было покончено, Влади встал из-за стола и, поблагодарив Елену Юрьевну за чай, двинул в прихожую.
– Я, наверное, пойду… У нас еще сегодня репетиция…
– Я провожу тебя до метро, – сказала Люся и посмотрела на маму.
– Вы не против? – в свою очередь посмотрел на Елену Юрьевну Влади.
– Нет конечно… Только недолго, Люсь, хорошо? У тебя вещи еще не собраны.
Возле самого входа в метро Влади вдруг резко обернулся, взял Черепашку за руку. Люся знала, что сейчас он ее поцелует. И не в щеку, как тогда, в первый раз, а в губы. Это был скорее даже не поцелуй, а легкое, едва уловимое касание губ. Но того краткого мгновения, который длился этот странный поцелуй, хватило на то, чтобы голова у Черепашки пошла кругом. В следующий миг девушка поняла, что ничего не видит. Не видит лица Влади и рук своих тоже не видит… Не видит потому, что в глазах потемнело, а сердце замерло вдруг на какой-то миг, а потом с такой силой ударило в груди, что Люся даже вздрогнула.
