— Где этот рычаг? — спросил он, подняв к Дэйну избитое лицо.
— Прямо перед тобой... Вон тот, черный... с каким-то механизмом на рукоятке... — крикнул Дэйн.
При этих словах человек в кресле взглянул вверх и обнаружил на стене двух вольных торговцев. Почему-то их присутствие неожиданно придало ему сил, он схватился за кобуру. И сейчас же разряд бластера прошил воздух у самой его головы, так что его, должно быть, обожгло палящим лучом.
— Руки! — гаркнул Мура, и голос его загремел, как у капитана. — Встать! Руки вверх! Живо!
Бандит послушно поднялся и, наклонившись, уперся руками в экран. Но тут, повернув голову, он увидел, что делает Али, и на лице его появилось выражение ужаса.
— Не надо! — закричал он.
Али не обратил на него никакого внимания. Ухватившись за черную рукоять, он изо всех сил потянул ее на себя. Бандит снова завизжал, и вдруг наступила тишина. Смолкло гудение машины, прекратилась вибрация, сотрясавшая стены.
Ригелианин вырвался из рук Кости, поскользнулся, упал, а Али уже всем телом повис на рычаге, рычаг сломался, и, увидев это, бандит, стоявший перед экраном, словно взбесился. Забыв о направленном на него бластере Муры, он с хриплым рычанием, вытянув руки со скрюченными пальцами, рванулся к Али.
Это застало Дэйна врасплох: он следил за ригелианином, которого считал самым опасным из этой компании. Зато Мура не дремал и аккуратно срезал этого сумасшедшего, прежде чем он успел добраться до горла Али.
Бандит захрипел и повалился ничком. Дэйн был очень рад, что не успел увидеть его обугленного лица.
Ригелианин поднялся на ноги, его змеиные немигающие глаза уставились на Муру и Дэйна, державших в руках бластеры. Затем он отвел глаза и, не обращая ни малейшего внимания на Кости, принялся засовывать за ремень выбившуюся рубашку.
— Вы приговорили всех нас к гибели, — ровным бесстрастным голосом проговорил он на жаргоне вольных торговцев.
Кости подошел к нему.
— А ну, подними руки и не вздумай выкинуть какой-нибудь фокус, — сказал он.
Ригелианин пожал плечами.
— Теперь уже никакие фокусы не нужны, — сказал он. — Всем нам каюк. Мы в ловушке.
Али ухватился за спинку кресла и сел. Экран над его головой был пуст, мертв.
— И что же это за ловушка? — спросил Мура.
— Вы сломали этот рычаг. Теперь вся система управления машиной разрушена. — Ригелианин прислонился к стене в непринужденной позе. Его чешуйчатое лицо было лишено всякого выражения. — Нам никогда не выбраться отсюда. Сейчас наступит тьма.
И тут впервые Дэйн заметил, что прозрачный серый свет, заполнявший пещеру, как будто померк. Так тускнеют угли в догоревшем костре.
— И вдобавок мы заперты, — безжалостно продолжал ригелианин. — Ключ вы сломали, и выйти отсюда теперь невозможно.
Кости расхохотался.
— Нечего разыгрывать перед нами «шепчущего», — прогремел он. — Подумаешь — тьма! А это ты видел? — он достал и включил фонарик.
Ригелианин даже не повернул головы.
— Мы не знаем всех тайн этого подземелья, — сказал он. — Вряд ли ваши фонарики пригодятся вам здесь.
Дэйн сказал Муре:
— Надо бы уходить поскорее... пока светло...
Мура кивнул и обратился к ригелианину:
— Вы смогли бы открыть дверь?
Тот покачал головой. Тогда Кости принялся за дело. При помощи бластера он принялся быстро резать щели в стене. Дэйн приплясывал от нетерпения, ему казалось, что выжженные щели никогда не остынут.
Но вот наконец все они перелезли через стену и двинулись по коридору.
Кости тащил ригелианина за собой, связав ему руки его же собственным ремнем. Идти приходилось довольно медленно, потому что даже с помощью товарищей Али едва волочил ноги. А между тем тьма все сгущалась, серое свечение почти исчезло.
Мура включил свой фонарик.
— Будем пользоваться только одним фонариком. Надо беречь аккумуляторы.
Дэйн удивился — ведь аккумуляторы фонариков рассчитаны на несколько месяцев непрерывной работы. Однако через несколько минут ярко-желтый луч света потускнел и сделался бледным, сероватым.
— Он у вас на полной мощности? — спросил Али.
Было слышно, как в темноте позади злорадно фыркнул ригелианин. Мура ответил:
— Да, на самой полной.
Все молчали, но Дэйн чувствовал, что не он один смотрит на бледное пятно света с возрастающим беспокойством. И когда фонарик перестал освещать даже пол под ногами, Дэйн в общем не удивился. Но Кости удивился.
— Что там у вас случилось? — прогудел он. — Темно ведь. Подождите-ка... — и он включил свой фонарик.
Минуты две тьму пронизывал яркий чистый луч, а затем он тоже стал быстро тускнеть, словно что-то в атмосфере жадно опустошало аккумуляторы.
— Любая энергия в этой пещере вырождается, — сказал ригелианин. — Мы не знаем, почему так происходит, но это как-то связано с работой установки. Исчезает свет, а потом и воздух...
Дэйн торопливо вздохнул полной грудью, воздух как воздух — холодный, свежий... Возможно, насчет воздуха ригелианин преувеличил, чтобы их припугнуть. Тем не менее все ускорили шаг.
Какое-то время меркнущий свет фонарика еще позволят им следовать путем Рича. Теперь, когда машина не работала, кругом стояла тяжелая тишина, в которой слышалось только эхо от клацанья магнитных подковок.
Выдохся фонарик Кости, Дэйн зажег свой. Они шли и шли, из коридора в коридор, стараясь до последнего использовать умирающий свет. И никто из них не знал, далеко ли еще до выхода.
Когда погас и фонарик Дэйна, Мура отдал новый приказ:
— Взяться за руки!
Дэйн правой рукой ухватил Муру за пояс, а левой вцепился в запястье Али. И они двинулись дальше. Дэйн слышал, как Мура что-то невнятно бормочет, и вскоре понял, что стюард отсчитывает шаги, вырабатывая какой-то свой метод движения по лабиринту во тьме.
А тьма давила на них, плотная, осязаемая, пропитанная чем-то неизъяснимым, что было свойственно тьме на этой планете. Казалось, они проталкиваются сквозь какую-то вязкую жидкость, и непонятно было — то ли они продвигаются вперед, то ли топчутся на одном месте.
Дэйн машинально следовал за Мурой, он мог только надеяться, что стюард знает, что делает, и рано или поздно приведет их к выходу из лабиринта. Он пыхтел и задыхался, словно бежал, хотя шли они не очень быстро.
— Сколько же миль нам еще переть? — осведомился Кости.
— А не все ли тебе равно, торгаш? Дверь не откроется — вы ведь сломали машину.
Неужели ригелианин сам верит в это? И если верит, почему он так спокоен? Или он принадлежит к народу, который считает, что нет разницы между жизнью и смертью?
