— Ее зовут Лаки Бруте, в честь американского президента. По-моему, хорошее имя для кошки. Мне бы так хотелось, чтобы ты осталась и смогла ее погладить. Я имею в виду по-настоящему погладить.
— Я боюсь, — прошептала я. — Боюсь Эхо.
— Не стоит, милая. Это просто машины, иногда они ломаются. Если кто-то попадает в аварию, он все равно покупает себе новый автомобиль. И у дяди Алекса есть Эхо.
— Ты только что ударила свою Эхо.
Она смутилась.
— Разве?
— Да.
— И у дяди Алекса есть Эхо, — снова сказала она, не замечая, что повторяет одно и то же.
Я подумала о Дэниеле, о том случае с шахматами.
— Я их не вижу. Почти не вижу. Дядя говорит, что будет держать их на другом этаже.
— Как мило с его стороны, — сказала бабушка, хотя, по-моему, ничего такого не имела в виду. Я заметила, что она перестала дрожать.
— Бедная Лорна, — проговорила она. — Любимая, любимая, любимая маленькая Лорна… в маленьком красном комбинезончике, который она носила в детском саду…
Я переживала за бабушку. Лучше бы она плакала, лучше бы каталась по полу и выла. Но то, как она себя вела, было гораздо хуже. Может, когда твое горе нестерпимо глубоко, ты проходишь сквозь него и оказываешь по ту сторону. А может быть, она просто приняла чересчур много таблеток. Сияние заливало ее от груди до плеч — это было видно даже через одежду.
— Ты можешь приехать и пожить у дяди Алекса, — сказала я.
Мои слова подействовали на бабушку так, будто я ударила ее по лицу:
— Нет! Нет, я никогда к нему не поеду.
— Но почему?
Крики снаружи становились все громче. Раздался звук автоматной очереди. Но, похоже, бабушку это абсолютно не беспокоило. Да и меня в тот момент тоже. Я просто хотела поскорее услышать ответ.
— Алекс и… и… и твой папа. Мама мне кое-что рассказывала.
— Что?
Но бабушка была не в состоянии говорить. Ее взгляд затуманился:
— Что, дорогая?
— Бабушка, ты хотела мне что-то сказать.
— Правда? Что-то об Оксфорде?
— Об Оксфорде?
— Оксфордском университете. Тебе почти шестнадцать, пора поступать.
— Бабушка…
Она вспомнила — ее лицо исказилось от горя. И тут же со смехом сказала:
— Ты так похожа на маму. Ее точная копия.
Я не понимала, что здесь смешного. А потом она заплакала.
Ко мне подошла Чонтича:
— Вы расстраиваете хозяйку. Пожалуйста, уходите.
Другой Эхо тоже двинулся в мою сторону:
— Вы расстраиваете хозяйку. Пожалуйста, уходите.
Я запаниковала. Это все не по-настоящему. Меня здесь нет.
— Все в порядке, — сказала бабушка. — Она не причинит мне вреда.
А потом прошептала мне:
— Они все подержанные.
— Бабушка, с тобой все будет хорошо?
Она нащупала оставшиеся таблетки:
— Да, да…
— А теперь вспомним, что ты хотела мне рассказать. Бабушка? Что я должна узнать? Про папу и…
В комнате что-то происходило.
По полу потекла темнота. Исчез один Эхо, за ним другой, мрак поглотил искусственный кактус и кошку. Среди тьмы осталась только бабушка, которая все еще что-то говорила.
— Бабушка! Бабушка! Я тебя не слышу! Я не понимаю, что происходит. Наверное, что-то со связью…
Вот и все.
Бабушкин восточный халат, бирюзовые волосы, искаженное страхом лицо растаяли, словно кошмар, растворяющийся в тумане сна. Сохранились только очертания ее рта, беззвучно произносящего мое имя.
А потом — ничего.
Ничего, кроме темноты считывателя мыслей.
ГЛАВА 17
Пока я не вышла из капсулы, мне казалось, что в комнате кто-то есть. Но когда дверь открылась, то я никого не увидела. Но на лестнице были слышны чьи-то шаги.
— Кто здесь?
Никто не ответил. Я подбежала к двери, выглянула наружу и увидела дядю Алекса. Он шел к широкому лестничному пролету.
— Дядя Алекс, — позвала я.
Тот остановился и оглянулся. Он улыбался, но выглядел смущенным.
— Одри, в чем дело? Как прошел разговор с бабушкой?
— Связь прервалась.
— Хм, странно. Это абсолютно новая версия, самая продвинутая. Давай попробуем еще раз.
Что-то…
Что-то было в его голосе. Я бы не обратила на это внимания, будь на мне нейродетекторы, но без них… Его голос звучал как-то… не могу точно сказать, но что-то вызвало у меня подозрение.
Мы попробовали еще раз. Ничего. Пустота.
— Проблемы тестирования, — пояснил дядя Алекс. Я подумала: «Что-то здесь чересчур много проблем тестирования».
— Не беспокойся, скоро все нормализуется. Может, ты хочешь попробовать другую капсулу?
Я подумала об Эхо и бабушке, которая из-за своих таблеток вела себя как безумная.
— Нет, нет, нет… Все в порядке.
Мне было жаль бабушку, но тогда я была почти уверена, что не смогу жить на Луне. Даже в виде голограммы я с трудом там находилась.
Я могла оставаться здесь. Или вообще нигде.
ГЛАВА 18
Позже тем же вечером ко мне зашел Яго. Спросил, можно ли воспользоваться моей иммерсионной капсулой. Очевидно, она давала доступ к новым голографическим играм или к чему-то подобному — была более навороченной.
Но перед тем как войти в капсулу, он заметил книги, которые Мадара привезла мне из дома и разложила аккуратными стопками на столе. Они лежали под картиной Матисса. Яго стал рассматривать их одну за другой. В основном это были очень старые книги (кроме голографической книги о «Нео Максис»). Ладно, сам факт, что были книги, заставлял мальчишку относиться к ним так, как будто это артефакты с другой планеты: «Гризовой… „Грозовой перевал“… „Над пропастью во ржи“… „Ромео и Джульетта“… „Франкенштейн“… „Философия XXI века“… „Джейн Эйр“…». Он ронял книги на стол, даже не подумав сложить их в стопки, как было.
Однажды папа написал: «Чем больше мы зависим от Эхо, тем менее цивилизованными становимся».
Папа, я люблю тебя. Прости, что не смогла тебе помочь.
В тот момент я была спокойнее — подключила нейродетекторы. И решила попробовать нормально поговорить с Яго. Мы впервые остались наедине, и я подумала, что нужно использовать момент. Было нелегко, но я понимала: если хочу разобраться, как устроена жизнь в этом доме, нужно начинать с Яго.
