— Отстань, — резко ответила Джаз. — Я тебе в этом не помощница, так как люблю тебя.
— Именно поэтому. С тех пор как я стала встречаться с Гилбертом, я страшно поправилась.
— Вот и прекрасно, — сказала Джаз совершенно искренне. — Он не представляет даже, как ему повезло. — Затем она добавила, немного подумав: — Мо, я так счастлива, что ты счастлива. — Сказать: «Я счастлива, что ты выходишь замуж за Гилберта», у нее просто язык не поворачивался.
Мо смотрела на подругу и улыбалась.
— Спасибо, Джаз. — Затем она опять вернулась к диете. — Дело вовсе не в том, сколько я ем, — взвешивая каждое слово, заявила она, убежденная, как и всякий сидящий на диете, что остальные им завидуют, — а сколько времени я трачу на еду. Если бы только мне не надо было торопиться во время приема пищи, я стала бы фантастически стройной.
Как Джаз ни была увлечена этим разговором, она все же заметила, что Гарри вошел в бар и встал недалеко от них в ожидании заказа. Ладони Джаз вспотели. Мо тоже его заметила и, бросив всего один взгляд на Джаз, пулей вылетела на танцплощадку. Джаз даже расстроилась, что та ушла. Слегка.
Гарри стоял не настолько близко, чтобы Джаз могла перекинуться с ним словами, но в то же время и не настолько далеко, чтобы девушка могла делать вид, что не замечает его. Он медленно, большими глотками, пил пиво. Джаз смотрела на его адамово яблоко. Надо же, сколько в нем мужественности. Она наблюдала за Гарри в зеркале напротив стойки бара и вдруг поняла, что он смотрит на нее. Джасмин почувствовала, что залилась краской и выдавила из себя улыбку. Гарри попытался улыбнуться в ответ, и пиво потекло у него по подбородку.
— С ума сойти! — произнесла Джаз одними губами, глядя в зеркало.
Плечи Гарри затряслись от смеха, и он рукой вытер рот. Как ему идет улыбка.
Она взяла салфетку на стойке бара и протянула ему. Теперь Джаз оказалась рядом с ним.
— Надо еще поработать над координацией движений рука-рот? — спросила она, широко улыбаясь.
Гарри опять засмеялся.
— Я-то думал, что с этим все в порядке, — сказал он и взял салфетку.
Он взлохматил рукой волосы и кашлянул. Джаз героически боролась с охватившей ее дрожью. Она стояла, облокотившись на стойку бара, и смотрела на Гарри. Сколько у нее времени, пока мисс Длинные Ноги не увела его? Следует поторопиться с извинениями.
— Послушай, — начала Джаз. — Я хочу извиниться за своих родных. Они были не очень дружелюбны при встрече.
— Может быть, уже довольно извинений? — сказал он.
— Еще нет. Я должна все объяснить. Понимаешь, мои родители не знают, скольким обязаны тебе. Зато они знают, что ты как-то назвал меня сестрой-дурнушкой. Естественно, это их очень обидело.
Гарри непонимающе смотрел на нее.
— Когда я тебя так назвал?
— Во время прослушивания. — Джаз немного смутилась. — Я стояла за дверью. И подслушала, что ты сказал.
Гарри ударил себя по лбу.
— Боже, неудивительно, что ты вела себя так, будто я надругался над твоей матерью.
— Ну да, что-то в этом роде, — сказала Джаз, придя в ужас от его метафоры. Неужели она действительно так себя вела? Неужели она и правда такая устрашающая, как сказала Мо. Ну и дела. Похоже, Мо права. Может быть, Мо, а не Джаз должна вести колонку? Ей становилось все ясней, что, возомнив, что прекрасно разбирается в людях, она на самом деле была полнейшим профаном.
Рядом было место, но Гарри не садился. Он стоял, облокотившись на стойку бара, повернувшись к Джаз, так что он уже не так возвышался над нею и их лица были практически на одном уровне.
Лицо Гарри было напряжено, когда он заговорил:
— Извини, что я как-то назвал тебя неизвестной журналисточкой, — сказал он тихо. — Это было глупо, грубо и высокомерно с моей стороны. Ты сможешь меня простить за то, что я был таким самовлюбленным дерьмом?
— Высшей категории, — закончила Джаз.
— Высшей категории, — послушно повторил он.
— Ладно, — сказала она, расправляя плечи. — Но при одном условии.
— Г-м-м-м? — он пытался подавить улыбку, но ему это не удалось.
— Если ты простишь меня за все те ужасные слова, которые я наговорила тебе в тот вечер.
— Но я их заслужил.
— Вовсе нет.
— А я говорю — да. Ты совершенно права — я был самодовольным индюком. Я все это заслужил. Хотя, думаю, мой полет в кусты оказался слишком жестоким. У меня до сих пор синяки.
Они улыбнулись друг другу, но тут же опустили глаза, страшно заинтересовавшись ботинками. Джаз уже собиралась поблагодарить Гарри за спасение ее карьеры, но он снова заговорил.
— Видишь ли, когда я был еще совсем маленьким, мои родители уже были знамениты. Нас останавливали на улице и просили автографы, — сказал он серьезно. — Тут уж невольно начинаешь считать себя лучше других, и если честно, то моим родителям безумно нравилось всеобщее обожание, и они никогда не учили меня, как в будущем с ним справляться. Я думаю, ничего другого они и не получали за свою игру — денег уж они точно не накопили, поэтому рассматривали всеобщую любовь к ним как своего рода плату. — Он тяжело вздохнул и покачал головой. — Потом, когда я учился в театральном колледже, и учителя, и сокурсники всегда считали меня будущей звездой, ну тут уж голова совсем кругом пошла. Да еще и пресса постаралась, вознеся меня на пьедестал. Ну, а когда я попал в Голливуд, крыша у меня окончательно съехала.
Джаз кивала. Чудо, что он вообще еще разговаривает с нормальными людьми.
Гарри продолжал:
— Я не пытаюсь оправдываться — хотя, возможно, вообще-то и пытаюсь. — Он замолчал и пристально посмотрел на нее. — Я потерял ощущение реальности. А потом вдруг встретил тебя.
Джаз стало жарко. Она уставилась на салфетку. Та была белой и квадратной.
— И ты объяснила мне ясно и доступно, что я должен заработать твою дружбу. Джаз, возможно, это звучит и очень высокопарно, но могу сказать честно, что никому до тебя этого еще не удавалось. Именно поэтому я старался общаться только с теми, кого я хорошо знаю, — с Мэт, своей сестрой Кэрри и Джеком. Ко всем остальным я относился с подозрением и презрением. И теперь мне чудовищно стыдно за это.
— А как насчет Сары? — спросила Джаз.
Гарри глупо заулыбался.
— Ах, Сара, — кивнул он. — Я называю ее «липучкой».
Джаз с усилием подавила улыбку. Жизнь становилась все лучше.
— Дело в том, что ты вернула мне веру в добрую природу человека, — продолжал Гарри. — Я действительно стал с большим удовольствием работать над нашей пьесой, когда начал относиться к каждому актеру как к личности, а не как к нахлебнику. Я понял, что чем более ты сам демократичен по отношению к людям, тем меньше они ждут от тебя, и это дает тебе тоже право на ошибки. Мало того, чем больше люди уверены в себе, тем они интереснее. Это ведь так просто. И, — он чуть заметно кивнул Джаз, — все это благодаря тебе.
