Линда вернулась в комнату, неся поднос. Она ловко поставила его на тумбочку и присела на краешек кровати.
— Тост с маслом, хотя доктор сказал: "без масла". Куриная лапша, хотя доктор сказал: "просто бульон".
— Вы отвергаете те распоряжения врача, которые вам не нравятся?
Она проигнорировала его вопрос.
— Кроме того, фруктовое желе, стакан апельсинового сока, колбаса по-болонски с сыром и помидором. Кофе. Бульон — это для бедных больных девочек, а не для мускулистых громил вроде вас.
Он попробовал лапшу, сказал, что вкусная, и Линда улыбнулась.
— Как вы меня нашли?
Она запрыгнула на его кровать и уселась на ней в позе йога, демонстрируя восхитительные ноги с бронзовым загаром. Казалось, она не отдает себе отчета в своей привлекательности.
— Я занималась арендой коттеджа на Барберри-роуд, недалеко отсюда. Решила заглянуть к вам, потому что пути до вас было всего пять минут. Я звонила вам прошлым вечером, — тут она покраснела, — но вас еще не было дома. Я припарковалась за вашим автомобилем, увидела, что дверца открыта и горит свет в салоне. Я потушила его, удивившись, что вы позволили вашим батареям разряжаться. Потом заметила выбитое окно. Я подумала, что вы попали в аварию, подошла к дому и постучала в дверь. Вы не отвечали, хотя я видела, что дверь открыта. Я позвала вас, и ко мне выскочила ваша собака. Пес визжал как сумасшедший, я даже испугалась. Он ковылял вверх по лестнице, йотом скатывался вниз, потом опять вверх-вниз, пока я не поняла, что он хочет, чтобы я пошла за ним, прямо как в фильмах про Лэсси. Я нашла вас лежащим на полу.
Он покончил с лапшой и принялся за холодную закуску с сыром.
— Доктор — кто он?
— Джейк Уэст. Это наш домашний врач. Он заглянет завтра утром, чтобы осмотреть вас, главным образом для того, чтобы выяснить, что же с вами произошло. Когда он уехал, я обнаружила, что дверь в вашу ванную комнату…
Он почувствовал, что ему стало трудно глотать, и отпил сок.
— Что же все-таки произошло? — спросила она, широко раскрывая зеленые глаза и слегка наклоняясь к нему.
— Я не совсем готов говорить об этом. Может быть, потом. В это, как бы то ни было, трудно поверить.
Он ожидал типично женской реакции: сначала лукавые попытки выманить у него правду, потом упрашивания и нажим с целью заставить его как-нибудь проговориться. Возможно, после этого легкое презрение, потом злость в надежде, что женский гнев может сломить его.
Но Линда только пожала плечами, улыбнулась, словно говорила: не хочешь — как хочешь, я не буду настаивать.
Он был благодарен ей за такое отношение. Каково ей было бы услышать такой рассказ — тут прошлой ночью ко мне заходил робот. Его прислала шайка ящеросуществ. Робот пришел, чтобы убить меня с помощью виброствола, надетого на палец. Бред! Она подумает, что я тронулся умом.
— Но я могу рассказать вам, как я провел время в Харрисберге.
Она усмехнулась и ласково наклонилась к нему.
Он пересказал историю а двух Викторах Солсбери, рассказал о миссис Дилл и покупке принадлежностей для живописи.
— Они прибыли, — сказала она, — стол для рисования и все остальное. Я велела сложить все в гостиной, потому что не знала, куда все это отнести. Их привезли часа в два.
— Днем? Сколько сейчас времени?
— Девять вечера, — сказала она. — Вы проспали весь день.
Половина первого ночи через три с половиной часа. Ему придется избавиться от Линды до этого и придумать что-нибудь против "ящериц" и их механических зомби. Но они с девушкой могут побыть вместе еще три часа…
— Почему вы берете на себя все эти хлопоты? — спросил он.
— Знаете, я просто отношусь к типу женщин-матерей. Подбираю брошенных котят, шелудивых собак, птичек со сломанными крылышками…
— Вы напрашиваетесь на комплимент.
— И полумертвых окровавленных мужчин, — закончила она, зардевшись…
Она — необыкновенная девушка, куда более привлекательная — даже при том, что у нее чуть скошены передние зубы (Виктор только что это заметил), — чем сотня красоток с искусственными губами и ровными искусственными зубами. Линда излучала чувственность, у которой был собственный запах, вкус и ощущение. Она несла себя так небрежно, даже холодно. Он обнаружил, что она ему нравится куда больше, чем сам он до этого осознавал; возможно, это было нечто большее, чем просто симпатия.
— А как там Генри? — спросил он.
Вопрос произвел эффект бомбы, разорвавшейся прямо над ее головой. Она помрачнела, стиснула маленькие кулачки, но потом, казалось, взяла себя в руки.
— Почему вы об этом спрашиваете?
Он на мгновение почувствовал себя неловко. Не следовало этого делать — сыпать соль на старые раны и заставлять ее переживать. Он понял, что начинает считать ее своей собственностью и что этот вопрос порожден ревностью.
— Я слышал, как доктор Уэст упоминал это имя перед тем, как вколоть мне лекарство.
— Давайте договоримся, что я расскажу вам об этом позднее, Вик, хорошо?
— Извините, — сказал он. — Я забыл, что есть вещи, запретные для обсуждения.
— О, черт, звучит как "тайна, покрытая мраком", но на самом деле это не так.
— Вы не обиделись на меня?
— Я расскажу вам о Генри, — сказала она. — Но это не очень веселая история.
— Вы всем плачетесь о своих несчастьях?
— Вам первому.
— Я был о вас другого мнения.
— Ну и что? В нашу первую встречу вы мне не очень-то понравились. Показались таким холодным и необщительным. Даже когда вы стали вести себя более дружелюбно, я подумала, что вы тот еще фрукт…
— Да?
— Вы человек-загадка… Такое впечатление, словно вы притворяетесь не тем, кто вы есть на самом деле…
Ответ удивил его. Девушка оказалась весьма проницательной.
— Итак?
— Мне хотелось бы узнать вас поближе. Теперь вы кажетесь мне более человечным, что ли…
Возможно, подумал Солсбери, это случилось потому, что он только что прошел через ад и вернулся из него живым. Испытания делают любого человека более яркой индивидуальностью.
Они смотрели друг на друга, чувствуя, что в их отношениях появилось что-то новое: дружба не дружба, любовь не любовь, но какое-то взаимное притяжение.
Линда рассказала ему о Генри.
Генри Марч был дьявольски привлекателен, импульсивен; у него было мускулистое тело, за которым он ухаживал, как кошка за своей шкуркой. Красавчик с ямочками на щеках. Слегка завышенное самомнение, но это Линду не раздражало. Выходец из богатой семьи, выпускник Принстона. Общительная личность. Восемнадцатилетней девушке, читавшей Хемингуэя с тринадцати лет, он казался почти совершенством.
