— А я знаю? Прецедентов не было еще.
— Значит, зеленый, мы сейчас пишем историю.
— Твой провинциальный оптимизм меня раздражает.
— Тебе-то в любом случае ничего не грозит.
— Я не был бы так в этом уверен. Неизвестно, до чего додумаются эти выжившие из ума развалины.
— Старейшины? Слушай, а куда все бойцы подевались?
— На лобном месте нас ждут. Перед ними задача стояла — паутинные чары активировать. И убедиться, что ты в них влипла.
— Понятно! А то странно получается: поймали, связали и исчезли, как по команде. Я даже заметить не успела куда.
— Все, замолчи уже, мы почти пришли. Или это у тебя нервное?
— Сам дурак, — оригинально огрызнулась я.
Пепелище, оно же пожарище, встретило меня торжественным молчанием. Вокруг провала, в котором, как я знала, все так же стоял остывающий алтарный камень, столпилось все племя крылатых малышей. Оружие сверкало в лучах утреннего солнца. Бусинка, уже успевшая нацепить свои алые доспехи, ждала меня. За спиной воительницы вяло переминались с ноги на ногу три бледные тени. Мне пришлось прищуриться, чтобы тщательно их рассмотреть. Жрецы, старейшины. Их крылья, будто траченные молью, были полупрозрачными и ветхими, поднять своих владельцев в воздух они уже не могли.
— Моли, траченные молью, — хмыкнула я тихонько и, ощутив резкую боль, замолчала. Кажется, мелкий пакостник цапнул меня за плечо.
Самое обидное, что схватиться за пострадавшее место я не могла, также не могла почесать нос или убрать с лица растрепавшиеся волосы. Черт! А ведь всего полчаса назад мой неожиданный роман, роман всей жизни, можно сказать, был так близок к апогею. Я была желанна, я была красива, я была счастлива. И что теперь? Нелепый фарс с участием крохотулечных старушек. То, что все трое старейшин были дамами, сомнений во мне не вызывало. Пак что-то там рассказывал про матриархат, к тому же бабушки выглядят немного иначе дедушек, даже несмотря на седую клочковатую растительность, украшающую подбородок средней, или абсолютно безволосую голову левой. Чтобы не путаться, про себя я назвала лысую первой молью, средней присвоила второй номер, ну а оставшаяся, опустившая подбородок на грудь и, кажется, задремавшая, осталась безымянной.
— В ее вине мы уверены, — прошамкала моль номер один, поводя бельмами глаз. — Но обычай требует от нас выслушать преступницу, чтоб, когда мы попадем на другую сторону, в вихрь душ, никто не смог упрекнуть нас в том, что мы попрали обычай.
— Лучше сразу все сделать хорошо, чтобы потом возвращаться и доделывать не пришлось, — хмыкнула я про себя.
— Что можешь сказать в свое оправдание, сирена?
— Многое. Во-первых, я ни в чем не виновата. А во вторых… Пусть кто-нибудь почешет мне спину.
Хлипкая попытка разрядить обстановку с треском провалилась. Народ встретил мою тираду недоуменным молчанием. Бусинка даже покрутила пальчиком у виска.
— Ты все сказала? — Моль номер один, кажется, тоже сомневалась в моей адекватности.
Испугавшись, что все разбирательство сведется к этому единственному формальному вопросу и ответу, я затарахтела:
— Ну поймите же вы, я не знала, что артефакт моего народа хранится у вас. Кто мог подумать, что венец сработает так неожиданно!
— Незнание закона не освобождает от ответственности, — вдруг проснулась безымянная моль.
Остальные обернулись к коллеге, но дальнейших откровений не последовало. Старушка сладко зевнула, продемонстрировав младенческие голые десны, и опять захрапела.
— Значит, я требую законного разбирательства! — Убедившись, что старейшина действительно заснула, а не умерла, твердо заявила я. — Требую адвоката!
— Не забудь еще напомнить о праве на один телефонный звонок, — пискнул Пак.
— Будешь вмешиваться, — тебя защитником и назначу.
— А я не откажусь.
— Да кто тебе свою жизнь доверит? Ты же трепло, обернуться не успеем, как вдвоем в вашем мифическом вихре душ окажемся.
— А не нужно было предлагать! Все, я завелся, линию защиты выстроил, теперь меня не удержать!
Препираться с мелким пакостником можно было бесконечно, тем более что я почему-то решила, что, пока мы говорим, ничего страшного случиться не может. Я ведь уже поняла, как планировалось казнить сирену.
Купол муравейника был у самой границы леса, чуть левее дымящейся ямы. Небольшой отряд пикси медленно двигался от него в мою сторону, рассыпая узкую дорожку светлого порошка. Судя по тому, как послушно крупные рыжие насекомые следовали за отрядом, сыпучее вещество было сахаром. Да, точно! Один из малышей тайком облизнул руку и закатил глаза от удовольствия. Я, по-жирафьи вытянув шею, дотянулась губами к плечу. Черт! Липкие нити тоже были сладкими. Значит, через несколько минут их авангард приблизится ко мне, и…
— Я хочу говорить в защиту леди Сирин!
А о Ларсе я как раз забыла. После поцелуев на поляне он переместился для меня в разряд приятных, но не очень реальных воспоминаний. Теперь охранник, собранный и серьезный, стоял от меня по правую руку.
— Обычаем это не запрещается, — решили моли. — Начинай!
— Все здесь присутствующие хорошо помнят время сразу после войны…
Неожиданное вступление вызвало в толпе гомон.
— Ну хорошо, — согласился охотник. — Многие из вас дети мирного времени, младое племя, не знающее нужды, не боящееся преследований разгневанных альвов Дома Зимы или слуг Янтарной Леди…
Слушатели внимали благосклонно. Я бы и сама пополнила их ряды, голос блондина завораживал, но именно в это мгновение мой воспаленный мозг выдал неожиданный план спасения.
— Пак, — тихонечко шепнула я в пространство.
— Ну, — недовольно отозвался малыш.
— Ты путы грызть не пробовал?
— Это негигиенично.
— А ты попробуй.
— Даже не заставляй меня. Я не пограничная собака, а ты не талантливый кинолог-любитель, которого взяли в плен сомалийские пираты. — Забористый коктейль из всех просмотренных любознательным пикси сериалов прервался чавканьем.
Через минуту я почувствовала, что маленький нюхач сместился ниже, еще через две — смогла пошевелить затекшими кистями рук. Муравьи все приближались, их рыжие спинки на фоне зеленой травы смотрелись даже нарядно. Как там называется боязнь муравьев? Точно! Мирмекофобия!
Жаркая речь Ларса к тому времени уже подошла к концу, и начались дебаты. Охотник, сидящий на корточках в центре поляны, в ярких красках описывал мою доброту, красоту и невинность. Бусинка посматривала в его сторону с сочувствием, но старейшины были непреклонны.
— Ну, Дашка, — писклявый шепот Пака за спиной был еле слышен, — пора прощаться. Спасибо за все, не поминай лихом и все такое…
