– Может, этот механизм работает на автомате? – взволнованно предположила Ляля Бо. – Никакого Икса давно нет, а оно все работает и работает. Как летающая тарелка!
Наступило молчание. Вербицкий ухмыльнулся. Федор Алексеев также позволил себе улыбнуться.
– Ляля, ты думаешь, это пришельцы? – Жабик в ужасе зажал рот рукой и снова стал сползать со стула. – Нет, ты скажи!
– Конечно, пришельцы, – фыркнул Арик. – И твой висельник – тоже пришелец. Федя, а что вы думаете об этом?
– Есть два фактора – объективный и субъективный.
– Как это? – не поняла Ляля Бо.
– Элементарно. Субъективный фактор – человек, который слышал Голос.
– То есть наш Глеб? – уточнила Ляля Бо.
– Именно. Человеческая психика – сложный механизм, которым можно манипулировать с помощью… чего угодно. Алкоголя, внушения, наркотика… Даже состояние стресса делает человека беззащитным перед манипуляциями. Депрессия или потрясение также имеют немаловажное значение. Человек начинает видеть и слышать то, чего нет. Все читали в книжке или видели в кино, что можно слышать голоса, которые приказывают сделать нечто. Вы можете поручиться, что Глебу не послышался Голос?
Актеры переглянулись.
– Я – нет! – сказал режиссер. – Мы усидели в тот вечер пару банок. Тем более, извини, старик, – он взглянул на Глеба, – но ты сам говорил, что у тебя были проблемы с этим делом. – Он щелкнул себя пальцами по горлу. – Ты сейчас на распутье, ты растерян, не уверен в светлом будущем и не знаешь, что ждет тебя завтра. Тут не только голоса, а сам дьявол привидится… Одним словом, я за субъективный фактор! – Он поднял руку. – Между прочим, вопросики простенькие, мозг хомо сапиенса может наштамповать их в подсознании немерено, тем более актерский. А главное – кому это выгодно? Кому выгодно хлопать дверями и ходить по чердаку? На хрен?
– «На хрен» – из сферы объективного, – сказал Федор Алексеев. – Не знаю. Как вы понимаете, голосованием тут до истины не докопаться.
– А чем докопаться? – спросил Арик. – Мы все с лопатами.
– Лопаты не помогут. Нужно время. Посмотрим, что будет дальше.
– Ты бы свалил отсюда, Глебыч, от греха, – сказал Жабик. – Я приглашаю в свою берлогу.
– Спасибо, Петя. Я подумаю.
– Может, обыскать дом? – спросила Ляля Бо. – И найти его?
– Мысль дельная, – согласился Федор. – Таким образом, на данный момент у нас два возможных варианта решения. Первый: Глеб отсюда уходит, мы все забываем и ставим точку. И второй: мы обыскиваем дом и пытаемся докопаться до истины. Можно поставить на голосование. Кто за бегство в нирвану?
Руку подняли двое – режиссер и Жабик.
– За обыск?
Тоже двое – Ляля Бо и Арик.
– Я воздерживаюсь, – сказал Глеб. – Я просто не знаю, и не хочется признавать себя идиотом. Не знаю.
Теперь все выжидательно смотрели на Федора Алексеева. Тот, выдерживая интригу, загадочно молчал.
– Ну? – не выдержал Вербицкий.
– Я поговорю с Женей Гусевым, – сказал Федор. – Он парень с головой. Может, сообразит, что к чему. Если мы ввязываемся, то нужна система. Главное – ничего не упустить. А когда соберем информацию, рассортируем и посмотрим, что получилось.
– В смысле? – уточнил режиссер. – В статье ни о чем таком не было.
– Не обо всем напишешь. А вот разные слухи о… потустороннем, я уверен, имели место быть, и он не может о них не знать. Он фанат, и если слухи были, то он знает, не сомневайтесь. Можно еще поговорить с музыкантами. Ляля, возьметесь?
– Возьмусь!
– Валя из гастронома сказала, что люди всякое болтают, но она лично не верит, – вспомнил Глеб. Был он печален и молчалив.
– Валю беру на себя! – обрадовался Жабик. – Глебыч, чего нос повесил? Ты сегодня у меня?
– Спасибо, Петя, но… нет. Это просто смешно – бояться неизвестно кого. Кроме того, я уже привык, с Голосом как-то веселее…
– Смотри, старик! Так и с катушек слететь недолго!
– В таком случае пока все, – объявил Федор Алексеев. – Встречаемся завтра, здесь же, в десять ноль-ноль. Все согласны?
– Все! – восторженно воскликнула Ляля Бо.
Глава 27
На войне как на войне
…Они приехали через двадцать минут. Мы топтались у двери в комнату Валдиса, старухи безумного вида не просматривалось. Квартира казалась вымершей; где-то капало из крана; с лестничной площадки долетали невнятные голоса. Мы вздрогнули от режущего звука дверного звонка и переглянулись: кому открывать – нам или старухе? В квартире царила тишина. Старуха все не появлялась, и мы на цыпочках, осторожно, двинули в прихожую. Галка загремела замками.
Их было четверо: наши знакомые полковник Кузнецов и капитан Коля Астахов, и двое, которых мы не знали: один – маленький, седенький, с небольшим черным кейсом, и замыкающий, за спинами товарищей, – чернявый человек восточного типа с фотокамерой.
– Здравствуйте, девушки, – сказал Кузнецов. – Что тут у вас, показывайте.
– Здрасте, – пробормотал человек с фотокамерой. – Я Ашот.
– Лисица! – сказал седенький с чемоданом.
Я не сразу сообразила, что Лисица – видимо, его фамилия, и пробормотала:
– Екатерина Берест, а это Галина.
– Очень приятно, – ответил он, хотя приятного было мало. Вернее, не было вовсе. – Это ваша квартира?
– Нет, мы пришли… Просто пришли. Сюда!
Мы гуськом потянулись в комнату бармена. Коля Астахов открыл дверь, мы стали на пороге. Там ничего не изменилось: мужчина по-прежнему лежал на полу, и черное пятно было на месте.
– Вы заходили сюда? – спросил Кузнецов, поворачиваясь к нам.
– Не заходили, открыли дверь и сразу увидели… И сразу позвонили вам.
Невольно в моем голосе прозвучали скулящие нотки. Я ожидала, что Кузнецов скажет что-нибудь вроде: как вы сюда попали? Опять путаетесь под ногами! Куда вы опять влезли? И заранее приготовилась оправдываться, лихорадочно соображая, выложить ему все сразу или постепенно, по ходу дела.
– Кто это? Ваш знакомый?
– Нет. Его зовут Валдис… Наверное. Он бармен из «Белой совы».
– Кто еще живет в квартире?
– Нам открыла женщина… Старая.
– Коля, посмотри! – приказал Кузнецов.
Капитан Астахов удалился в недра квартиры.
– Давай, Ашотик.
Человек восточного типа проскользнул в комнату. Забегал в поисках ракурса, защелкал блицем. Я вдруг с удивлением услышала, как седой Лисица замурлыкал что-то себе под нос – я разобрала мелодию, похоже, ария Вертера: «О не буди меня, зефир младой весны…» Он казался вполне удовлетворенным жизнью и обстоятельствами – деловито пристроил на журнальном столике свой кейс, натянул резиновые перчатки, присел на корточки, рассматривая мертвого человека, и лицо у него при этом было вполне благодушным. Странный персонаж.
