По-видимому, в детстве (до пяти лет), когда способности ребенка к самозащите ограничены, неизбегаемое негативное подкрепление может травмировать его психику значительно сильнее, чем в более поздние годы. Отсутствие возможности вернуть родителей или просто восстановить их доброе имя меняет их реакции на эмоциональные воздействия на всю жизнь. Чувство беспомощности охватывает их в дальнейшем при встрече с хамством, насилием, они подавляют возникающую агрессию, часто направляя ее на себя.
Стоит заметить, что в данном случае мы говорим о статистических данных. В конкретных ситуациях были дети, открыто боровшиеся за честь своих родителей. Общеизвестен пример Пети Якира, которому за попытку отстоять доброе имя своего отца не дали доучиться и в 14 лет репрессировали. Но он был существенно старше той возрастной группы, которую мы исследовали в эксперименте. В пять лет ребенок не может противостоять системе. Она уничтожает или поглощает его. Более того, единичность другого рода примеров лишь подтверждает обсуждаемые предположения. И еще. Если у таких детей рядом были родственники, помогавшие им пережить трагедию и взявшие на себя труд работать с эмоциями, то, вырастая, они не обучались беспомощности.
Это явление формируется не только при детских травмах. Начало «перестройки» явило многочисленные примеры выработки подобного рода поведения у взрослых. После того как с первой инфляцией исчезли деньги, хранившиеся в государственном Сбербанке, люди решили вложить свои сбережения в многочисленные частные банки и финансовые пирамиды, что привело к тому же результату. Затем произошла утрата средств благодаря ваучерам, потом – дефолт 17 августа 1998 г. и т. д. После каждого экономического краха оставалось все меньше инициативных людей, готовых вести самостоятельное дело. Особенно это касается тех, кто хотел сделать что-то значимое не в городе, а в деревне. Тех, кого не добил очередной финансовый кризис, сожгли нищие соседи. Именно поэтому сейчас газеты не пишут о романтиках крестьянского труда, которые хотели бы построить на свои сбережения в родном колхозе бассейн, театр и т. д., о чем часто сообщалось в начале «перестройки».
Выученная беспомощность охватывает все большее и большее число россиян, поскольку экономика и социальная действительность используют пока один принцип – неизбегаемое негативное подкрепление для наиболее активных членов общества. Те, кому удается пока еще получать деньги, не вкладывают их в стране, а вывозят за границу, так решая для себя проблему выученной беспомощности. Только гарантии экономической и социальной безопасности позволят изменить существующую ситуацию нарастающей экономической и социальной апатии. Однако декларируя стремление сделать бизнес безопасным, правительство ничего не предпринимает, чтобы снять симптомы выученной беспомощности. Возможно потому, что человек с выученной беспомощностью легко управляем, так как кругом виноват. Слишком глубоко, «до самой печенки», пронзила его мысль о том, что правила могут меняться ежесекундно, а правовая защита просто отсутствует.
Второй механизм открыт еще в 1912 г. сотрудницей лаборатории И. П. Павлова М. Н. Ерофеевой. Она регулярно раздражала собаку очень слабым ударом тока. Животное сначала бурно реагировало на это раздражение, однако, поскольку удар был слабым, скоро научилось не обращать на него внимания. После этого вслед за слабым ударом тока ее стали кормить. Более того, все приемы пищи происходили только после этого негативного сигнала.
Животное быстро обучилось связывать эти два события. После каждого такого удара собака оживлялась, виляла хвостом, из пасти текла слюна. Затем удары тока постепенно усиливали. Заканчивался эксперимент тем, что у собаки горела кожа, но она продолжала вилять хвостом и лизать руку экспериментатору, предвкушая прием пищи. Таким образом в лаборатории Павлова впервые была показана возможность инвертирования реакции на стимул: было достоверно доказано, что и сильный неприятный сигнал мог вызывать положительную реакцию, если выработка такой реакции происходила постепенно в определенных условиях.
Постепенность – одно из сильнейших условий изменения многих поведенческих стереотипов. Например, если бы хрупкие девушки или юноши в один прекрасный день приобрели по 20 лишних килограммов веса, они бы несомненно это ощутили и предприняли бы какие-то действия. Однако когда они набирают в год по одному лишнему килограмму (то есть практически по 3 грамма в день), то не отличают себя сегодняшнего от себя же вчерашнего. Лишь с удивлением рассматривают старые фотографии и вспоминают свою фигуру 20-летней давности. Точно так же постепенная подмена ценностей не вызывает тревоги, которая возникла бы у каждого, если бы то, что вчера было белым, сегодня оказалось бы представлено как черное. Поэтому люди, совсем недавно читавшие лекции по атеизму или марксизму-ленинизму, сегодня воспринимают себя верующими или учат народ демократии; почитавшие коммунистических героев активно ратуют за возвращение монархии; говорившие, что искусство должно принадлежать народу, предлагают сделать его аристократичным и устанавливают в театре цены на билет таким образом, что ни пенсионерам, ни учителям нельзя посмотреть спектакль. В этих условиях трудно лишь тем, у кого хорошая память. И, наверное, государство озолотило бы того ученого, кто нашел бы средство для забывания. Недаром в обществе прилично жаловаться на свою память, но стыдно говорить об отсутствии ума.
В описанном нами исследовании условиями воздействия было постепенное (в силу ограниченности детского восприятия и способности прогнозировать последствия событий) осознание глубины происходящей трагедии, с одной стороны, и пребывание в среде с инвертированными ценностями («За наше счастливое детство спасибо товарищу Сталину») – с другой.
Инверсия и отсутствие реакции на насилие позволяют человеку выжить в жестких рамках тоталитарного режима или любого другого, выступающего под иным именем, где нет условий для отстаивания чести и достоинства, а жизнь зависит от сегодня созданных правил, которые могут не действовать завтра. Постепенно взрослеющий ребенок обучается не отвечать на агрессию и выдавать собственную негативную эмоцию лишь тогда, когда возникнут для этого безопасные условия, – через реакцию на положительно окрашенный стимул.
Обследование людей, у которых были репрессированы близкие родственники в период, когда сами они не имели возможности защититься от действия травмирующей информации, лишь помогло вскрыть явление, присущее огромному числу людей, живущих в условиях неизбегаемого негативного подкрепления. В семье – это обязательное наказание, от которого нельзя защититься, изменяя свое поведение. В сочетании с постепенной инверсией ценностей в очень раннем возрасте оно порождает измененное реагирование на эмоциональную информацию.
Невозможность ответить на агрессию и сброс болезненных эмоций в ответ на добрые дела окружающих сопровождаются чувством вины. Оно возникает, когда нельзя отстоять доброе имя на условиях равенства, то есть когда собеседник угрожает, манипулирует, загоняет в угол. Как следствие – отсутствие самоуважения у человека, научившегося переносить насилие над собой, и смещенная агрессия в разрешенных ситуациях: на себя (чувство вины) и на других, часто недоступных в настоящий момент людей (разговоры о политике на кухне за рюмкой водки).
