– Оставь меня, мой Санчо, – загадочно отвечал граф.
– Умишком тронулся, болезный, – заметил Петруха. – Ох, чую, зря мы тут торчим. На кой повару безумец? Мало ли, что тайные знаки на двери изобразил? У нас по соседству спятивший дьячок жил – еще и не то на заборе рисовал.
– Повар сбежал без вещей. Сам видел – ему уж на пятки наступали, – ответил Ивашка. – Может, хотя бы за какими-то имуществами к графу заглянет.
– Но не днем. Сам видишь, сколь народу вокруг графа толчется. Побоится.
– Да уж вижу…
Они решили караулить графа поочередно. Ивашка пошел к постоялому двору, добыть хотя бы две краюхи хлеба да пару ломтей сала, к ним жидкого пива в прочный лыковый туесок.
Граф же занимался разрозненной книжкой до вечера – Ян и кушанье ему приготовил во дворе, чтобы не отвлекать от дела. Иногда граф, сев на траву, принимался читать книжные листы, улыбался по-детски, словно обрел сокровище, беззвучно шевелил губами, сопровождая эту немую речь красивыми жестами аристократической руки. Соседские ребятишки передразнивали его, но он их не видел.
– Кто ж знал, что проклятого повара спугнут еще днем, – проворчал Петруха. – Вот теперь и сиди в крапиве…
– Можно в лопухах, – предложил Ивашка, которому с укрытием повезло больше.
Потом к постоялому двору пошел Петруха, принес четыре отваренных яйца – они у земледельцев почитались лакомством. Далеко было до осени, свадебной поры, когда забивали скот и все предавались опасному обжорству, мясо и на постоялом дворе считалось дорогим угощением для богатых людей, а о яйцах Петруха сговорился.
* * *
Наконец наступил вечер, тишайший летний вечер, любопытные хозяйки, покормив семьи ужином, укладывали детей спать; мужчины, ненадолго заглянув в корчму, возвращались домой – пьяненькие, но в меру.
– Вот стемнеет, и он притащится, – сказал уставший от ожидания Ивашка.
– А коли он уже на полпути к Либаве?
– Черт его знает… Но Шумилов ошибиться не мог, он у нас никогда не ошибается.
Граф ван Тенгберген собрал в опрятную стопку книжные листы и сел на табурет, запрокинув голову. Что-то этакое он разглядел в черных тучах, из которых показался бок луны.
– Ты приди, моя сеньора,
Раздели мою печаль.
Или ты о ней не знаешь,
Иль тебе меня не жаль? –
негромко произнес он, но произнес по-испански, так что Ивашка с Петрухой ничего не поняли.
Тут-то и появился Арне Аррибо.
– Ваша милость! – окликнул он графа. – Ночь наступила. Давайте-ка полетаем по крышам, и вы мне расскажете новости. Вы ведь были сегодня в замке? Встречались с его высочеством?
– В заколдованном замке? – уточнил граф.
– Нет, в гольдингенском.
– Он тоже заколдован. В нем все не так, как представляется взору, – сказал граф. – Там непременно должны быть зачарованные мавры.
Этот разговор шел на голландском, так что Ивашка с Петрухой почти все поняли.
– Это любопытно. Вы снимали крышу с гольдингенского замка? Видели, что там случилось этой ночью?
– Что я должен был там увидеть? – осведомился граф.
– Может быть, как его высочество допрашивает бегинок? В подземелье замка находятся бегинки, вы их знаете, это сестра Анриэтта и…
– Кто-то посмел взять в плен чистую и непорочную сестру Анриэтту?!
Аррибо, уже совсем близко подошедший к графу, попятился.
– Ваша светлость, вы приходили ко мне? Только вы могли оставить знак – но зачем? Вы что-то видели с крыш? Бегинки его оставить не могли, они схвачены…
– Ты донес на них! – воскликнул граф. – Я знаю! Ты посмел оклеветать чистейших женщин! Если я не вступлюсь за них, то кто же я? Кто – я? Я – цвет рыцарства, зерцало доблести!
И он выхватил из ножен шпагу.
Размахивая клинком, то описывая круги, то со свистом крестя перед собой воздух, граф ван Тенгберген наступал на ошарашенного Аррибо, выкрикивая какие-то фразы на испанском языке. Аррибо отступал, пока не оказался на самом краю каменной кладки, которой в этом месте был укреплен берег Алексфлусс. Тогда он, поняв, что пора спасать свою жизнь, вытащил довольно длинный и широкий нож. Ивашка с Петрухой и не подозревали, что под его одеждой, коротким колетом и узкими штанами, можно спрятать такое оружие.
– Да они сейчас в речку свалятся! – воскликнул Петруха.
И они действительно с криками туда свалились.
Быстрая Алексфлусс потащила их к запруде.
– На помощь! Люди тонут! – по-немецки закричал Ивашка и кинулся бежать к мостику.
– Стой, болван! Найдется кому их спасать! – и Петруха, тоже по-немецки, завопил: – Стража! Стража!
Потом московиты издали наблюдали, как люди с фонарями носятся возле запруды. Там скорость течения была уже ничтожной, и кто-то из стражников сумел, спустившись в воду, поймать за руку то ли графа, то ли Аррибо.
– Глянь, носилки тащат… – прошептал Ивашка.
– И другие… Это они, выходит, в воде подрались?
– Совсем умом повредились…
Московиты издали проводили носилки до северных ворот замка, потом повернулись друг к дружке, разом развели руками: не повезло.
– Ну что, в дорогу? – спросил Петруха, которому Гольдинген изрядно надоел.
– Нет, подождем утра. Утром узнаем, что с этими двумя было. Я чай, ранены, иначе бы их на носилках не утащили.
Ивашка угадал.
Барахтаясь в холодной воде, граф несколько пришел в разум, опознал Аррибо, стал грозить ему уже не рыцарским турниром, а жалобой герцогу. Повар, понимая, что рассказ о его приключениях в обществе «Хромого Беса» вряд ли приведет герцога в восторг, ткнул графа ножом. Видимо, он полагал, что благополучно вылезет из запруды и убежит. Бросив нож, он попытался отплыть подальше. Но граф шпагу не бросал, шпага у него была длинная, а речка – узкая, сажени две или чуть больше. Там, где она делала резкий поворот, противники опять столкнулись и Аррибо напоролся на острие шпаги. Оно прошло меж ребрами и вышло со спины.
Московиты увидеть это не могли. Не могли они угадать также, что раненого графа понесут в покои герцогини Луизы-Шарлотты, и туда же спешно вызовут ее личного лекаря, а раненого Аррибо доставят в комнату, смежную с герцогским кабинетом.
Они вернулись на постоялый двор, куда их среди ночи еще не хотели пускать, но легли не в общей спальне на полтора десятка персон (причем те, кто побогаче, спали на лавках, а простые люди – на полу), а пробрались на сеновал – там бы никто не услышал их русскую речь.
Утром они собирались покрутиться возле замковых ворот и узнать новости.
Самая первая новость, которая мгновенно разлетелась по маленькому Гольдингену, была такая: бегинки, одна из которых была схвачена за убийство ранее и посажена в подвальную камеру, и вторая, которую изловили вчера, как-то исхитрились напасть на своего тюремщика, связать его и бежать из замка. Сторожа, охранявшие ночью ворота, ничего не заметили. Народ строил догадки, от совершенно бешеных, приплетая к побегу того беса, который повадился по ночам скакать по крышам, до вполне разумных, – тюремщик, кривой Людвиг, был подкуплен, а поскольку он состоит при замковых подземельях уже лет двадцать, то наверняка знает потайные ходы, ведущие, возможно, даже под водопадом, на тот берег Виндавы.
