Она досадливо поморщилась.
—Как ведет себя Антриас?
—Король Антриас, — сказал я трезво, — от своих планов не откажется. Такие люди ищут не оправдания, а возможности.
Она вперила в меня злой взгляд, но сразу же отвела в сторону, словно сочла меня тонкокожим, ага, щас затрепещу.
—Да, Антриас... упорен.
—Но теперь будет действовать осторожнее, — сказал я. — Видеть его пришлось близко, ваше величество. Как вы помните, я передал ему ваше крайне вежливое послание.
Она поджала губы.
—Вежливое? Меня до сих пор коробит от дерзости.
—С Антриасом лучше всего говорить именно так, — сказал я. — Вежливость расценивает как слабость. Или даже трусость. Потому... да. Он прочел, разгневался, даже взъярился, но сумел взять себя в большие волосатые, а это дурной знак, ваше величество. С неудержимым и гневающимся правителем справиться проще.
Она посмотрела на меня в упор.
— Вы меня поучаете, глерд? Вам виднее?
Я вскрикнул в великом огорчении:
— Ваше величество!.. Как можно?.. Вы же символ!.. А символы как бы вне!.. И за. Имею в виду, за разумной гранью. Ибо. Потому что. Антриас теперь не попрет напролом, а попробует давлением... Вы как насчет податливости?
Она ожгла меня ледяным взглядом.
— Короли не могут быть податливы или неподатливы. Мы и есть суть королевства!
— Ага, — сказал я, — значит, ага. Это внушает. А я вообще-то человек внушаемый, хотя, конечно, и толстокожий. Зато твердолобый. Вы мне внушили, ваше величество!.. Я счастлив просто безмерно! За внушение. Я могу идти?
Она ответила с некоторым неудовольствием:
— Идите. Но столицу покидать запрещаю.
— Я под домашним арестом?
— Нет, — отрезала она, — вы можете еще понадобиться.
— До того, — сказал я понимающе, — как пустить в расход?..
— В расход?
— Это наш воинский юмор такой, — пояснил я. — Как бы на повышение!.. Буду ждать, ваше величество, когда вы меня снова внушнете. Откланиваюсь...
Я откланялся с пританцовыванием и размахиванием воображаемой шляпой. И хотя здесь так не делают, но, думаю, пару раз увидят и тоже начнутся ритуальные танцы.
Я же Улучшатель как-никак.
У башни Рунделыдтотта все еще стража, уже другие гвардейцы королевы, но меня знают, молча отступили от двери. Я медленно поднимался по винтовой лестнице, вспоминал, все ли сделал, ничего ли не забыл важного, а самое главное: сохранится ли умение вызывать портал и в том мире...
Мимо двери Рундельштотта прошел на цыпочках, пусть отдыхает после похищения, да и что могу сказать, а врать и выкручиваться без особой необходимости тоже ни к чему.
В лаборатории пусто, а вся часть стены с Зеркалом Древних завешена темным покрывалом с королевскими гербами и скачущими единорогами.
Я отцепил ткань с одной стороны, все равно никто не войдет в лабораторию за все время моего отсутствия, задержал дыхание и, выставив перед собой руку, нажал ладонью на холодную поверхность.
На миг показалось, что не прорву эту незримую пленку, рванулся сильнее, уже чувствуя холодок страха, едва не упал, оказавшись на той стороне в полной тьме, на ночь всегда велю выключать все фонари вокруг дома, а то мелатонин не вырабатывается в моем нежном организме, но сейчас в комнате при моем появлении сразу же зажегся красноватый свет, похожий на аварийный.
Я погасил его взмахом руки, отключил трансформатор и устало потащился в ванную, где стянул рубашку и швырнул в ящик для стирки.
Штаны, сапоги и все остальное сбросил по дороге, выскочивший из норки пылесос мигом подхватил, деловито оглядел, оценил, подумал, но измельчать не стал, а быстро почистил и понес в гардеробную.
Я встал под теплые струи душа, повозил пальцем по тачу, добавляя напор, оттемпературил по, отключил струи снизу, не фиг эту роскошь, сейчас чего-нибудь попроще...
В коридоре послышались шлепающие шаги, словно в мою сторону бежит молодой тюлень, дверь ванной комнаты рывком распахнулась.
Мариэтта, заспанная и прекрасная в томной пододеяльной наготе, замерла в изумлении на пороге.
Я инстинктивно напряг широчайшие и косые, плечи слегка развел и приподнял, фигура у меня накачанная, сам любуюсь, не зря пот проливал в тренажерном зале.
Она проговорила в изумлении хрипловатым со сна голосом:
—Ты чего?.. Среди ночи? Я пробормотал:
—Да так... что-то не спалось...
—Ты дрых, — заявила она, — как кабан!.. А я потом заснула!
—Как птичка, — подтвердил я.
—Да, как птичка!
—А я проснулся, — сообщил я, — потому что птичка превратилась в лягушку.
—Лягушку?
—А кто лягался? Значит, лягушка.
В зеркале, что с нанопокрытием и потому никогда не покрывается паром, моя фигура отражается весьма эффектно, я поворачивался так и эдак, стараясь рассмотреть, что там такое саднит на спине и плече.
Мариэтта охнула:
—Да ты весь... в синяках!
—Где? — спросил я. — Ах, это... твои пальчики, такие нежные пальчики твои...
—Не бреши, — заявила она, — это не я... Где был всю ночь? Где был, гад, спрашиваю?
—С тобой, — заверил я. — Ты свернулась калачиком, я тебя обхватил всю, ты почти поместилась в моих ладонях, во всяком случае сиськи точно были там, как сейчас помню. Так и спали.
Она прошипела:
— А потом? Когда меня прислал? Колись! У тебя не только синяки, у тебя и морда не та!
Я невольно пощупал лицо, вроде бы побрился до того, как шагнуть в Зеркало. -А чья?
— Вернувшегося с задания, — выпалила она. — Ты смотришь иначе!.. Как будто неделю воевал в горящих пригородах Мадрида!
Я спросил мирно:
— Там же вроде поделили страну на анклавы и затихли? Сейчас там почти спокойно...
Она возразила:
— Не хитри, туда все время добровольцы едут!.. Как и к тем, исламистам. Ты там был?
Я покачал головой.
— Проснись, детка. Я только что поднялся с постели. На часы посмотри! Или чудится, что проспала месяц?..
Она сказала зло и беспомощно:
—Ты в постель ложился другим!
—И ты клалась другой, — напомнил я. — Такой ласковой, нежной...
—Не бреши, — уличила она. — С тобой никогда не буду ласковой. Ласковая только с мужем и... еще одним человеком. Ладно, с двумя. Ты в их число не входишь!
—Пойду топиться, — буркнул я. — Вырою бассейн поглубже, напущу чистой воды и утоплюсь.
