—Но она всегда в доме, а ты где-то на службе.
—И тебе не надоест, — спросила Мариэтта, — что она всегда в доме?
Аня посмотрела на меня, на нее и ответила тем же милым голоском:
— Я могу лечь в ящик, закрыться, словно меня нет, и ждать, когда позовут. А ты?
Мариэтта молча повернулась и пошла в дом. Аня улыбнулась мне.
—Милый?
—Ляг в ящик, — велел я, — закройся и вообще жди там, пока позову.
—Хорошо, — ответила она послушно. — А где поставить ящик? Можно в гостиной рядом с телевизором?
—Нет, — отрезал я. — В кладовке!
—Хорошо, — повторила она. — Ты только не волнуйся, милый. У тебя давление подскочило, а сердцебиение участилось на шесть ударов...
—Выполняй, — рыкнул я и пошел в дом.
Мариэтта стоит перед плитой и кинектит насчет будущего ужина, все еще в одних трусиках, но чувствую, что уже готова одеться и уйти или хотя бы только одеться, а это тоже не гуд.
— И что, — спросила она, не поворачиваясь, — она ляжет с нами?
—А что это изменит? — спросил я. Она отрезала:
—Изменит! Все изменит.
—Хорошо, — ответил я и сказал со вздохом: — Она поспит в своем ящике. Как Дракула в гробу.
—Испробуешь, — спросила она ядовито, — утром, когда уеду на работу?
—Если будет время, — согласился я. — Хотя вообще-то у меня отпуск.
—Скотина, — сказала она.
—Да, — согласился я. — Признание в себе скотства — это путь истинного демократа к пониманию своей сути. И отправная точка на долгом пути совершенствования.
—У тебя это особенно долгий путь, — заявила она.
—Почему?
— Ты все еще на этой точке. Питекантропьей.
Я вздохнул.
—Когда же доберусь хотя бы до неандертальца...
—Не скоро, — сообщила она. — Очень не скоро. А насчет кроманьонца даже не думай.
На кухне щелкнуло, прозвучала мелодия, крышка плиты раздвинулась, снизу поднялся поднос с расточающим ароматы пирогом, двумя широкими тарелками с разной хренью, теперь еда совсем не похожа на еду, и двумя полулитровыми бокалами вина. Ума не приложу, как это все готовят одновременно, потому что пирог горячий, а вино холодное, но вообще-то приличные мужчины о кухне не говорят и способами приготовления не интересуются.
Мариэтта ловко вытащила, я хотел помочь, но сама перенесла к столу и красиво расставила, не забыв положить салфетки, которыми я вообще-то пользовался всего пару раз в жизни.
—Круто, — сказал я, — мне казалось, мы полчаса тому ели...
—Десерт не успели, — пояснила она.
—Это десерт?
—А что, по-твоему?
—Еда, — ответил я бесхитростно. — Но нет-нет, я поесть готов всегда! Спасибо!
—Это не все тебе, — предупредила она. — Есть я тоже умею. А теперь признавайся, где ты был весь день?
Я насторожился, вдруг спрашивает неспроста, но постарался ответить как можно безмятежнее:
—Уже и не помню... Вроде бы лежал на диване. Потом сидел в кресле-качалке.
—А потом?
— Потом начал раскачиваться. Она спросила сердито:
— И так весь день?
—Счастливые часов не наблюдают, — напомнил я. — А с тобой я такой счастливый, такой счастливый...
—Тебя не было, — отрезала она. — Ты поехал в свою фирму, а потом... исчез!
Я охнул, пощупал себя.
—Вроде бы не совсем... и не весь... Фух, пока все на месте! Как ты меня пугаешь...
—Связь оборвалась, — пояснила она. — Твое местоположение не удалось определить даже со спутника, а у них там самая мощная аппаратура!
Я сказал с огорчением:
—Вот видишь, никому я не нужен. Даже аппаратура не желает меня искать.
—Кое-какая аппаратура, — сказала она язвительно, — дожидается тебя в ящике. На всякий случай держи при себе осиновый кол и большой молоток. Так где ты был, зараза?
—Ты как жена, — упрекнул я. — Где был, с кем пил, почему не позвал...
—Я полицейский работник, — отрезала она. — Детектив первого класса!.. А ты в сфере моей ответственности. Давай колись. Ну?
—Сперва доедим, — предложил я. — Хорошо?
—Ладно, — согласилась она, — но потом расколю до самой задницы.
Ей нравилось, когда я с последним выдохом брякаюсь на спину, раскинув руки, и она тогда опускается рядом на боку, опустив голову щекой на мой бицепс. Ногу обычно сгибает в колене и забрасывает на меня, подчеркивая женскую доминантность, но мне нравится это ощущение и субдоминантом никак себя не чувствую.
Все как раз напротив, чувствую себя могучей отдыхающей гориллой, к которой прижалась попискивающая мартышка.
Она начала рассказывать, как сегодня дежурили у здания одного НИИ, там какое-то ЧП, но им ничего не сказали, набежали типы из секретных служб, все перекрыли. Только и удалось узнать, что какие-то программы в закрытых ящиках начали вести себя слишком... непредсказуемо.
Я пробормотал:
— Мариэтта, мы вошли в мир... нет, нас внесло в мир, где все меняется слишком уж стремительно!.. Мы не успеваем, не успеваем! А успевать надо. Иначе либо ИИ нас поработит, либо мы сами издохнем от футурошока.
Она пощекотала длинными ресницами кожу моей руки, поинтересовалась непонимающе:
—Ты о чем?
—Надо быть готовыми, — сказал я, — к невероятному. Наши любимые дедушки и бабушки не умеют пользоваться дополненной реальностью, многие не понимают байм, а кто-то даже компьютеров не признает и не хочет ими пользоваться... Если не будем готовы к неожиданностям, к невероятным открытиям... станем такими же, а наши дети будут смотреть на нас как на питекантропов, это такие троглодиты...
Она сказала трезво:
—Я поняла только, с тобой что-то случилось за ночь. Может быть, ты даже и день не пролежал на диване? Нужно проверить тебя на анализаторе...
—Не пролежал, — признался я. — Трижды... нет, четыре раза поднимался пошарить в холодильнике. Я слабый, мне есть надо часто. И много.
—Вижу, — буркнула она. — Вон пузо растет...
Я опасливо пощупал живот.
—Пузо? Где пузо?
—Будет, — обещала она злорадно. — Сам чуешь, забеспокоился. Я коленом чувствую.
—То не пузо, — возразил я слабо.
Она приподняла голову и настороженно посмотрела в дальний конец комнаты.
—Ты ее в самом деле отрубил? Хотя бы закрыл чем-то!
—Зачем? — спросил я. — Ах да... прости, я пока еще толстокожий, но понемногу линяю.
