— Ученые тоже помешаны? — спросила она.
Он понимающе улыбнулся.
—Ученые тоже люди. Хотя и лучшие из человеческого племени.
—Ну да, — сказала она. — По прогнозам Курцвейла, до бессмертия осталось не больше двадцати лет! Здорово?
—Весь мир ждет, — сказал он, — да, весь мир уже затаил дыхание... И готов пойти на все, чтобы растянуть оставшиеся годы еще на эти двадцать лет.
Она кивнула.
— Когда говорят «на все», подразумевают диеты, приемы лекарств, физические нагрузки, здоровый сон... но мы, полиция, знаем, что термин «на все» означает гораздо больше.
— Шире, — сказал он с пониманием.
— Намного шире, — согласилась она. — Но есть красная черта, через которую переступать нельзя.
— Ради вечной жизни, — ответил он смиренно, — даже самые сознательные люди могут пойти на самые страшные преступления.
— Рада, — сказала она, — что вы это понимаете. — Я уже сталкивалась с преступлениями на этой новой для криминалистики почве.
Он широко улыбнулся.
— Понимаю, куда вы клоните. Но у нас нет почвы для преступлений. Мы всего лишь ученые. Преступления... это в каком-то другом мире, опасном и непонятном.
— Ученые тоже жить хотят, — заметила она. — Вечно.
Он все поглядывал на меня, я слишком таинственен, молчу в тряпочку, я сказал скромно:
— Ученые хотят больше всех остальных. Среди остальных куча религиозных фанатиков, одни ждут после смерти рая, другие — гурий, третьи — воссоединения с Рерихом, а кому-то и эта жизнь обрыдла, мечтают просто сдохнуть. В основном это молодежь, которая все на свете и в жизни повидала, все знает и ничего нового не ждет.
Он вежливо поклонился мне.
— Это звучит цинично, однако... если честно... уж простите, мы и так бессмертие получим раньше, чем даже президенты или миллиардеры. Потому нам не
нужно ловчить, чтобы кого-то опередить, перехватить...
— Ничего циничного, — заверил я. — Ученые и должны получить бессмертие первыми. Как бы дорого оно ни обошлось. Но моя коллега имеет в виду, что ученые не могут существовать в пустоте, на каждого ученого по сотне тех, кто заносит им хвосты на поворотах.
Он улыбнулся.
— Автоматизация заменила почти всех, но, конечно, ряд работ пока еще, как вы понимаете, не автоматизировать. Не потому, что наукоемкие, просто сегодня нужно одно, завтра другое... Какая уж тут автоматизация.
Мариэтта, хватая все на лету, сказала быстро:
— Нам нужен список всех, кто работает в вашем центре и кто имеет доступ к препаратам в вашей лаборатории.
Он развел руками.
—В центре работают тысячи человек, но доступ к препаратам у десятка, не больше. Я имею в виду близких сотрудников, включая меня и доктора Уварова, моего помощника.
—Это сужает поиск, — согласился я. — Десять человек, как я полагаю, все-таки меньше, чем тысяча... хотя я и не силен в математике.
Он улыбнулся.
—Я биолог, потому не силен тоже. Мой помощник вам даст полный список... Хотя при чем тут помощник? Это я по старинке. Через три секунды у вас на руках будет распечатка с именами и фамилиями всех допущенных. Боюсь, будете разочарованы.
—Почему? — спросила она. — Все, что связано с достижением бессмертия, окружено ореолом жгучей тайны.
Он улыбнулся.
—Я понял, понял... Но здесь вас чутье подвело. Наша фирма вовсе не стремится найти, как говорят в народе, эликсир бессмертия. Мы прекрасно понимаем, что нам это не по силам, даже если у нас все гении. Нужны сотни миллиардов долларов, мощные лаборатории с уникальным оборудованием и тысячи величайших умов в области медицины и биологии.
—А у вас?
Он ответил просто:
—Вы правы, у нас этого нет. Она спросила настойчиво:
—Так что вы производите?
—Нишевый продукт, — ответил он. — Хотя это очень широкая, я бы сказал, ниша.
—Простите?
—Всего лишь промежуточную ступеньку, — пояснил он. — Мы даже не пытаемся достичь бессмертия, его получат более крупные игроки. А мы всего лишь даем людям возможность прожить еще десяток-другой лет дольше отведенного срока, чтобы дотянуть до того момента, когда будет открыто... точнее, создано бессмертие.
Мариэтта, судя по ее виду, малость скисла. Марат Хисамович выглядит абсолютно правым, ее скрытые анализаторы сообщают, что он не врет, не волнуется, не пытается что-то скрыть, поведение абсолютно естественное...
Я слушал, одновременно шарил по Инету и собирал все-все, что могло относиться к делу, хотя бы каким-то боком. Мозг пока что, чувствую, не скоро оцифруют и снабдят чем-то подобным ИИ, обработка данных идет в таком диком режиме, что даже не представляю, сколько суперкомпьютеров нужно соединить... хотя нет, даже они не конкуренты, мой мозг, каким бы ни был ленивым, однако работает в тысячи раз быстрее и точнее. Синенко спросил:
— А сколько стоит доза?
Марат Хисамович улыбнулся, переспросил, игриво приподняв бровь:
— Доза?
— Порция, — поправил себя Синенко.
— Всего-навсего, — ответил Марат Хисамович с великолепнейшей небрежностью, — пятьдесят тысяч долларов.
Синенко присвистнул:
— Чё-чё?.. Одна таблетка? Или пилюлька?.. Да я лучше «Мерседес» куплю!
Марат Хисамович широко улыбнулся.
— Вы нормальный человек, — сказал он легко. — Вы не представляете, сколько миллиардеров, не говоря уже о рядовых миллионерах, предпочитают купить еще один дорогой автомобиль к своим двадцати уже собранным в личном стойле! Или приобрести яхту покруче, вместо того чтобы прожить на десять лет дольше.
— Ну, — буркнул Синенко, — я ж пока не миллиардер... почему-то, сам не пойму.
— Богатые и бедные, — пояснил Синенко, — одинаково не делают попытки продлить себе жизнь!.. Дико? Лишь немногие понимают и готовы отдать последнее...
— Немногие, — сказала Мариэтта деловым голосом, — это сколько: полпроцента? Сотая доля?.. Но и тогда это сотни тысяч человек!
Марат Хисамович сдержанно улыбнулся.
— Должен признаться, клиентов у нас достаточно. Не успеваем снабжать нашей продукцией. Все-таки у нас не производство, а пока только лаборатория.
Я сказал вежливо:
—Да, глуповато не попытаться продлить жизнь. Наследники пропьют и проиграют в карты, а потом помрут от передоза.
—Вы понимаете проблему, — сказал он. — А насчет стоимости... Объясните своему товарищу, мы только начали! Это первая партия. Через полгода цена упадет вдвое, а через год в десять раз. Мы уже рассчитали...
