Передав управление автопилоту, она откинулась в кресле и снова и снова перебирала распечатку, сравнивала данные на листках, то и дело поглядывала на меня озабоченными глазами, хотя когда видела, что я смотрю на нее, морщила нос и капризно оттопыривала губу.
— Правда, — сказал я, — у меня все просто чудо?.. И кишечник в порядке.
Она фыркнула.
— Уверен?.. Шашлычками злоупотреблял, злоупотреблял... Атак в целом нормально... нормально... где-то даже терпимо... нормально... а, вот это!.. Смотри, при частом употреблении разовьется глубокое поражение печени... Ты как себя чувствуешь?
Я огрызнулся:
— Я принял только одну дозу!.. Это не совсем то, что ты считаешь частым употреблением. Но, конечно, хорошо бы тех, кто покупает это препарат активно, предупредить... или хотя бы посоветовать проверить печень.
— Как? — спросила она. — Думаю, у Ширли даже не было списков, кому продавала. А к Марату Хисамовичу стоит еще раз наведаться.
— Может, — поинтересовался я, — сразу брать?
Она поморщилась.
— А что ему предъявим? Улики должны быть железными. Иначе суд не примет. Думаешь, почему до сих пор тебя прищучить не удается?
— А если взять его, — поинтересовался я, — привести в вашу ментовку... или она теперь полицовка?.. А там вы уже выбьете своими привычными методами. Ну там ногами по ребрам, пальцы в дверь...
Она вздохнула.
— Я тоже, когда смотрю на тебя, мечтаю о таком. К сожалению, у нас в комнате для допросов все пишется со всех четырех сторон. А в суде сперва внимательно смотрят, не было ли давления. Как будто от тебя можно что-то получить без давления!
— Злая ты, — сказал я с одобрением. — Это хорошо. Автомобиль хоть и полицейский, но умело выбирает
самые короткие маршруты, проскакивал через дворы, однажды вроде бы даже проехал через детскую площадку, я покосился на Мариэтту, заметила или нет такие вольности, но, возможно, власти себе и не то позволяют, кто бы из нас ни охамел, окажись у руля.
В участке в мою сторону покосились с некоторым интересом, но посмотрели на хмурую Мариэтту и заговаривать не рискнули. Хотя, конечно, в наше благополучное, каким его считают, время даже тех, кто раньше имел право на оружие, ограничивают и прижимают, так что всякий новенький, получивший право даже на ношение, вызывает внимание.
Мариэтта усадила меня за свой стол, комп включился по ее жесту, на экране вспыхнула заставка «Игры для младших».
— Ух ты, — сказал я, — вот во что режешься на службе?
— Это для тебя, — объяснила она. — У меня комп определяет интеллектуальный уровень того, кто садится в кресло.
— Здорово, — сказал я. — Тебе он ставит тыщу по айкью?
— Мы говорим о тебе, — ответила она. — Знаешь, я уже насмотрелась на придурков вроде тебя, что не живут, а существуют, не слезая с дивана, и общаются только с себе подобными... И такие остроумные, приколистые, везде хаханьки, смешки, как бы юмор, откатанные словечки и остроты...
Она остановилась, словно споткнулась, я сказал поощрительно:
— Ну-ну, давай фаталити.
— Однако же, — произнесла она с некоторым сомнением и долей изумления, — у тебя в самом деле что-то есть из того, над чем хихикаешь. Не понимаю. Как такое могло случиться?
Она смотрела требовательно, я в самом деле ощутил себя как-то не весьма, развел руками.
— Знаешь... скажу правду, но вряд ли поверишь...
Она ответила очень серьезно:
—А ты рискни. Я вообще-то девушка очень доверчивая.
—Тогда слушай, — сказал я тяжело. — Все так, как ты и сказала. Такой я вот диванный фанат, а это еще хуже, чем диванный стратег, что все на свете знает и указывает правительству, как рулить страной правильно и мудро. А я указывал только, как пройти по краю, кому паснуть, чтобы гол в верхний правый угол... И ничего больше не желал, мне и так было хорошо.
Она кивнула, понимая, таких много, а с заменой автоматизацией таких вот хомячков становится все больше, это понятно, хрюкай дальше.
— И вот однажды, — сказал я несчастным голосом, — является мне Господь... хотя нет, Господь никому не является, явился ангел Исрафил и сказал мне трубным гласом, глас — это такой голос, громко и весьма как-то повелительно: «Вручаю тебе Силу, существо!.. И можешь ею пользоваться!»
Она помрачнела.
—Ну-ну.
—Я вскричал тоже трубно, но не так трубно, а менее трубно: «Как? Я Избранный?» Он поморщился, даже скривился, их тоже достали этими избранными, говорит: ни фига, тебе лишь вручена Сила». И тут же исчез, чтобы я больше ничего не спрашивал. Поняла?
Она покачала головой.
—Поняла, что брешешь. И, как всегда, все сводишь к дурацким шуточкам.
—Какие шуточки, — сказал я тоскливо. — Я никакой не Избранный, даже не избранный, но у меня Сила, которой могу пользоваться, а могу и не. Могу всю жизнь все так же не слазить, а то и не слезать с дивана. И как поступить? Я уже советовался с табуреткой, но для нее вопрос был сложноват...
Она фыркнула.
—Проблема?
—Еще какая, — подтвердил я. — Когда у тебя появляется Сила, то вроде бы как-то оставаться на диване уже не личит. А если все-таки слезешь, то это же не совсем я, потому что настоящий я только на диване!.. Вне дивана я уже ненастоящий.
Она фыркнула.
— А если наоборот? Только вне дивана ты и настоящий?
Я уперся в нее взглядом. Разочарована, ожидала более правдоподобного объяснения, ну там каких-то особых тренировочных лагерей для сверхсекретных агентов особой одаренности, а сейчас просто обрывает крылья моей дурацкой фантазии...
— Настоящий, — пробормотал я. — А что такое настоящий?.. Когда я ненастоящий, то это философствующий сибарит на диване, а когда настоящий... то дикарь с атомной дубиной в руке? Да не просто дикарь, а питекантроп, которого вовсе не ужасают эти убийства и смерти, что должны ужасать современного просвещенного и культурного человека?
Она хотела что-то сказать, явно злое и возражательное, но запнулась и посмотрела как-то странно внимательно.
—А в твоем бреде что-то есть...
—Ой, спасибо!
—Но все равно бред, — отрезала она. — Ангелы ему, видите ли, являются!
—А что?
—Рылом не вышел, — заявила она. — Им стоит увидеть только твою Аню, чтобы больше никогда не смотреть в твою сторону! И вообще вычеркнуть тебя из всех списков и подчистить тэги.
—Да что ты прицепилась к Ане, — сказал я слабо. — У всех мужчин есть эти Ани или Светы... Не ревнуй, они для того, чтобы нам жизнь украшать, а ты — чтобы портить. Вы разные, не пересекаетесь.
