Предисловие
Крутая публика
Сейчас около восьми утра, и я — первый акт в одноактной пьесе. Я собираюсь выступить перед тремя сотнями мальчиков-подростков от тринадцати до пятнадцати лет и их отцами на ежегодном утреннике в мужской средней школе. Конкретных указаний мне не дали, сказали только, что нельзя ругаться и нужно всех развлечь. То, что ругаться нельзя, несколько усложнило дело. Если бы я вышел на сцену и сказал: «Почему это мероприятие начинается так чертовски рано?», — они сразу были бы у меня в руках.
Придется использовать план Б.
Неторопливо заполняющие зал подростки похожи на бизонов, спускающихся к водопою после восхода солнца, выпускающих клубы белого пара в свежий утренний воздух. Шумные и полные надежд.
Непростая аудитория.
Я вижу здесь самые разные типы мальчишек. Вот всеобщий любимчик, спортсмен-мачо, высокий, симпатичный, окруженный друзьями. А вот его подражатель, который не слишком хорошо справляется со своей ролью и чересчур молод, чтобы понять, насколько все это неважно. Есть здесь и шут — он быстро соображает, но еще не осознает ценности спокойствия и преимуществ молчания. Когда-нибудь он перестанет их бояться, но пока спокойствие и молчание его нервируют, и он заглушает их шумом и болтовней. Я вижу неформалов, тех, кто не вписывается в стандарты, музыкантов, любителей посидеть в библиотеке, тощих «ботаников» в очках, которым неведомо, что именно они чаще всего добиваются успеха и влияния. То тут, то там я вижу независимых мальчиков, не желающих играть в глупые стадные игры. Они не популярны, но и не стремятся к этому. Встречаются и хулиганы: я замечаю несколько человек с кучкой прихвостней.
Здесь есть все разновидности мальчиков любых форм и размеров.
Они входят в зал, толкаясь и пихаясь, смех и веселье для них столь же естественны, как дыхание. Именно так мальчики ведут себя в любых группах, больших и маленьких. Локтями в ребра, кулаком в плечо — словно военный ансамбль, держащий ритм. Никто из учителей не обращает внимания на гул, а если и обращает, то давно привык к нему.
Когда все рассаживаются, встает директор, и в зале воцаряется вежливая тишина. «Доброе утро, мальчики, — говорит он, и мне кажется, что они ответят, однако директор продолжает: — В этом году на утреннике отцов и сыновей мы рады приветствовать мистера Латту, который сейчас выступит перед нами».
Секунду-другую я ощущаю на себе многочисленные и не слишком заинтересованные взгляды, потом внимание зала возвращается к директору.
— Мистер Латта — психолог. Он работает с молодыми людьми и их семьями, много лет занимается психологией преступников. Уверен, что его выступление будет интересным и полезным. А теперь давайте поприветствуем мистера Латту, как это у нас принято.
Триста мальчиков начинают аплодировать, и в их аплодисментах слышится нечто среднее между первым раскатом далекого грома и издевкой. Я просил директора упомянуть мою работу с преступниками, решив, что это может их заинтересовать. Жаль, что он сделал это так, походя. Слова о том, что мое выступление будет интересным и полезным, были явно неудачными. Я тоже когда-то учился в школе, и к нам на утренники приходило множество взрослых с рассказами о самых разных вещах. Обычно эти истории бывали довольно скучными. Если бы наш директор заявил, что они будут увлекательными, я бы периодически отключался, только чтобы доказать, что он неправ.
И вот настал момент сделать глубокий вдох и шагнуть в неизвестность.
— Итак, — говорю я, подойдя к краю сцены. — Кто из вас считает, что его мама слишком капает вам на мозги?
Они молчат и переглядываются.
— Давайте, грамотеи, — продолжаю я. — Мне не нужны имена, и я ничего не скажу вашим мамам. Просто поднимите руку: кто считает, что его мама слишком капает на мозги?
Клянусь Богом, руки подняли девяносто пять процентов мальчишек. И даже некоторые папы.
— Хорошо, теперь такой вопрос: чей папа складывает коврик для ванной так, как ему велит мама?
В воздух взметнулось примерно семьдесят пять процентов рук.
— А кто считает, что его папа слишком легко уступает маме, хотя на самом деле он должен топнуть ногой и сказать, что будет складывать коврик так, как ему хочется?
Поднялось девяносто пять процентов рук.
— Кто из вас уверен, что когда вы вырастете и женитесь или станете жить с какой-нибудь девушкой, то будете складывать коврик не так, как хочет она, а только так, как хотите вы?
В воздух решительно взметнулось почти сто процентов сильных молодых рук.
Я расхохотался вместе с сидевшими в зале отцами.
— О, мои юные принцы, — произнес я. — Вам еще столько предстоит узнать о жизни.
Они меня не поняли, но в этом не было ничего удивительного. Молодые люди начинали свой жизненный путь, и им только предстояло узнать, что все мы будем складывать коврик для ванной так, как этого хочет она. Не потому, что мы заботимся о коврике, и не потому, что считаем, что она права, — мы не считаем. Мы делаем это потому, что так проще.
Эти молодые люди встретятся с самыми разными испытаниями и злоключениями. Их ожидают решения, великие и банальные. О чем-то они уже начали задумываться, о чем-то пока не имеют представления. Кто-то достигнет подлинного величия, но большинство проживет вполне обыкновенную жизнь. Один или двое могут оказаться в тюрьме. Жизнь — штука сложная и опасная, но все, так или иначе, найдут свое место. Для кого-то жизненный путь будет прямым и понятным; путь других окажется менее гладким.
Мне нравится общаться с такими группами, поскольку лежащие перед этими детьми возможности столь замечательны, что даже в нашем старом, усталом мире нельзя не почувствовать надежду на лучшее.
Когда все посмеялись, я рассказал несколько забавных историй о глупых преступниках, встреченных мной во время путешествий. Поняв, что завтрак начинает интересовать их больше, чем мои истории, я задал последний вопрос: «Чьи мамы раздражаются из-за того, что вы, ребята, оставляете на полу туалета капли мочи?»
Рук никто не поднял, но все засмеялись.
— Я говорю о тех липких каплях, которые обнаруживаешь, только когда в них наступаешь.
Смех громче, но рук не видно.
— Кто считает, что его мама придает этому слишком большое значение?
На этот раз руки подняли примерно восемьдесят процентов присутствующих.
— Значит, по-вашему, у мамы нет причин раздражаться из-за мочи на полу, когда рядом есть замечательный туалет?
Все энергично кивнули, проиллюстрировав всю разницу между миром мальчиков и миром их матерей. Они действительно не обращали внимания на капли мочи. Надеюсь, прочитав эту книгу, вы поймете почему. А пока вам может понравиться, как я попрощался с подростками, завершив выступление следующим образом:
