Не хочу сказать, что мужское движение было неискренним. Напротив. Одним из результатов влияния феминизма на мужчин стала переоценка того, кто мы есть. Это оказалось неизбежным и правильным следствием. Проблема заключалась в том, что большая часть первоначальной риторики следовала курсу «мы тоже жертвы», с которым у феминистского движения по понятным причинам (век назад женщины не имели права даже голосовать) были определенные проблемы.
В начале девяностых на несколько недель я и сам присоединился к мужской группе. В то время я был студентом, политически корректным и невероятно искренним, полагая, что мужские группы — настоящий билет к просветлению. Я ходил туда несколько недель, и поначалу все казалось замечательным. Парни собирались, разговаривали о том дерьме, что с ними происходило, и это было круто, учитывая, конечно, что мне, тогда двадцатилетнему, лишь предстояло открыть для себя истину: если круглые сутки смотреть на пупок, вы всегда будете находить катышки.
Вскоре происходящее начало мне казаться… скажем так… нудным. Парни заговорили о том, как «вернуть себе силу», и это выглядело скучновато. Неужели феминистки украли у них батарейки? Я не знал, была ли у меня «сила» в том смысле, в каком ее могут забрать женщины. Я думал о Супермене и криптоните
[5]
. Может, все дело в этом? Может, феминистки забрали наш криптонит?
Через несколько недель я прекратил туда ходить. Мне бы хотелось сказать, что я достиг философского озарения, но на самом деле все гораздо проще: группа встречалась вечером, когда по телевизору шла очень интересная передача. Не помню, о чем она была, однако телевизор казался мне гораздо привлекательнее просиживания штанов с кучкой парней и болтовни о перебоях в электроснабжении.
Глядя на сегодняшних молодых людей, я сомневаюсь, что их интересуют все эти разговоры о мужественности. Мне кажется, они перешли к другим проблемам. И это понятно, учитывая, что они выросли в мире, где есть женщины — премьер-министры, женщины — кандидаты в вице-президенты и женщины-председатели правлений. Их, конечно, гораздо меньше, чем мужчин. Но они есть. Сексизм существует до сих пор и, вероятно, будет существовать всегда, как и расизм, однако новые поколения видят изменения, происходящие в правилах игры. Они видят Маргарет Тэтчер, Хиллари Клинтон, Хелен Кларк и Опру Уинфри. Все эти женщины влияют на правила, как и Барак Обама, изменивший их для афроамериканцев 2 ноября 2008 года.
Не знаю, так ли уж необходимо четкое определение мужественности? Разве важно, каким мужчиной станет ваш сын, если он будет хорошим человеком? Если вы, к примеру, инуит, то ваши критерии мужественности будут серьезно отличаться от критериев жителей Манхэттена. Индеец мохаве будет ожидать от себя чего-то иного, нежели лондонец. Даже здесь, в маленькой Новой Зеландии, обитатель дикого, продуваемого всеми ветрами Западного побережья Южного острова думает об этом несколько иначе, чем муниципальный служащий из Веллингтона.
Настоящая проблема не столько в создании четких и понятных определений мужественности, сколько в понимании глубинных принципов, лежащих в основе того, как стать хорошим человеком.
Давайте в этом разбираться.
13
Личность: все меняется и остается прежним
В людях (как в мальчиках, так и в девочках) интересно то, что, несмотря на все споры и дискуссии, мы, повзрослев, превращаемся в большую версию того, с чего начинали. Из разговоров с мамами и папами об их сыновьях я давно уже составил впечатление о моделях, которые начинают проявляться с самого раннего возраста. Часто, когда мама описывает своего сына, я киваю и думаю: «Точно, он относится к такому-то типу мальчиков».
Вот пример того, как это происходит.
Кэтрин — мать десятилетнего Томаса, обладателя сложного характера. Она пришла ко мне, когда ее терпение иссякло и она не знала, что дальше делать. Отношения с сыном становились все более сумбурными. Для начала я попросил ее описать случай, произошедший перед тем, как она мне позвонила.
— Мы собирались уходить, — сказала Кэтрин, — и я спросила, готов ли он.
— И что он ответил?
— Сказал, что ему надо найти свои красные носки.
— Красные носки?
— Да. Эту пару красных носков он очень любит и всегда носит. Но сейчас он никак не мог их отыскать, а поскольку мы шли в кино, я попросила его поторопиться. И такое впечатление, что чем больше я его торопила, тем больше он на меня злился. А ведь мы собирались на его фильм.
— Что случилось потом?
— Потом он велел мне заткнуться, и я решила: хватит все это терпеть, и сказала, что мы никуда не идем.
— И тогда он расплакался?
Она кивнула:
— Да.
Я немного подумал.
— Томас ведь очень умный мальчик?
Кэтрин кивнула.
— Он рано начал говорить, у него хороший словарный запас, люди считают его старше, чем он есть на самом деле.
Она вновь кивнула.
— Он всегда был очень упрям.
Еще кивок.
— И очень чувствителен. Я имею в виду — чувствителен к критике.
Опять кивок.
— Значит, сперва он долго на вас давит, а когда вы начинаете сердиться и кричите на него, расстраивается и плачет?
Кивок.
— Он очень раним, все принимает близко к сердцу, а если ему больно, сердится и ругается…
Снова кивок.
— Красные носки он любит потому, что они приятные и гладкие на ощупь, а другие его носки слишком колючие.
— Верно, — проговорила она с такими интонациями, будто хиромант сказал, что у ее одноногого дяди Джимми одна нога.
— Когда он пошел в школу, ему было трудно общаться с другими мальчиками. Возможно, им нравился спорт, а он в это время предпочитал заглядываться на букашек.
Тут она нахмурилась:
— Вы что, следили за нами?
Я рассмеялся.
— Нет, просто за последние двадцать лет мне часто встречались такие Томасы.
Откуда я мог столько о нем знать? Все просто: он вписывался в модель, неоднократно виденную мной за годы работы.
Он был архетипическим упрямым мальчиком. В свойственной мне практичной манере я заметил, что архетипические упрямые мальчики обладают некоторыми общими фундаментальными характеристиками:
♦ они умны, и, хотя их нельзя назвать одаренными, часто их таланты превышают средний уровень;
♦ в целом они раздражительны и злятся, если их обижают;
♦ они чрезмерно чувствительны к критике и отказу;
♦ очень ранимы и все принимают близко к сердцу;
