– Да.
– Признаете их правдивость?
– Полностью.
– Вы слышали и показания последнего свидетеля. По-вашему, они тоже правдивы?
– Да, вполне.
– Значит, вы признаете, что ваши собственные показания, данные вами и в суде и под присягой, были лживы?
– Нет, конечно! Ни в коем случае! Я сказал правду.
– Правду? Но вы утверждали, будто расстались с Джоном Марбери у моста Ватерлоо!
– Простите, я не говорил ничего подобного. Я сказал, что, выйдя из отеля «Англо-Ориент», мы прошли через мост Ватерлоо и вскоре расстались. Я не сказал, где именно. Вот сидит стенографист, который записывал все мои слова, – спросите его, что я говорил?
Стенографист подтвердил слова Эйлмора, и советник раздраженно поморщился.
– Вы сформулировали свой ответ таким образом, что девять из десяти человек поняли его так же, как и я: вы расстались с Марбери на улице сразу за мостом Ватерлоо, – заявил он. – Спрашивается, зачем…
Эйлмор улыбнулся:
– Я не отвечаю за то, как понимают мои слова девять человек из десяти, и за то, как понимаете их вы. Могу повторить: мы с Марбери прошли через мост Ватерлоо и вскоре расстались. Я сказал правду.
– Прекрасно! Тогда продолжайте говорить ее и дальше. Раз уж вы признали правдивость показаний предыдущих двух свидетелей, может, объясните нам наконец, где именно вы расстались с Марбери?
– С удовольствием. Мы расстались у дверей моей квартиры в Фонтанном дворике.
– Давайте расставим все точки над «i». Значит, вы привели Марбери в Темпл прошлой ночью?
– Да, я привел Марбери в Темпл прошлой ночью.
В зале снова раздался шум. Наконец-то все услышали что-то определенное: несомненный и реальный факт. Спарго подумал, что дело, похоже, принимает оборот, которого он не ожидал.
– Это очень серьезное признание, мистер Эйлмор. Вы понимаете, что, делая его, подвергаете себя опасности?
– Я сам решаю, что мне делать, а что нет. Вы слышали мои слова.
– Допустим. Тогда почему вы не произнесли их раньше?
– У меня были причины. Я сказал ровно столько, сколько было нужно для целей расследования. И сейчас остаюсь при том же мнении. После выступления мистера Лайелла я попытался сделать заявление и объяснить ситуацию, но мне не позволили. Я хочу сделать это сейчас.
– Мы внимательно вас слушаем.
– Все очень просто, – продолжил Эйлмор, повернувшись к судье. – В последние три года я снимаю квартиру в Темпле, куда иногда наведываюсь по ночам. По причинам, о которых здесь не место говорить, я счел более удобным арендовать ее под именем мистера Андерсона. До дверей квартиры Марбери и проводил меня в ту ночь. Затем он вошел внутрь, но не более чем на пять минут. Мы расстались с ним на пороге моего жилища, и я убежден, что после этого он тем же путем покинул Темпл и отправился к себе в отель. Вероятно, вы скажете, что я должен был объяснить все с самого начала. Но я не сделал этого по своим причинам. Я рассказал то, что считал необходимым: мы расстались с Марбери вскоре после полуночи, и в тот момент он находился в добром здравии.
– Что помешало сообщить вам это с самого начала? – спросил советник.
– Причины личного характера.
– Вы расскажете о них суду?
– Нет!
– В таком случае, может, вы поясните, зачем Марбери заходил в квартиру, которую вы снимали в Фонтанном дворике под именем мистера Андерсона?
– Чтобы взять документ, который я хранил для него последние двадцать лет.
– Важный документ?
– Да.
– Значит, он мог находиться у него, когда его, как мы считаем, убили и ограбили в Миддл-Темпл?
– Он был при нем, когда мы расстались.
– Что это был за документ?
– Я отказываюсь отвечать на ваш вопрос.
– То есть вы скажете нам лишь то, что сочтете нужным?
– Я уже сообщил вам все.
– Верно ли, что вы знаете о Джоне Марбери гораздо больше, чем рассказали суду?
– Я не стану отвечать.
– Верно ли, что при желании вы могли бы рассказать суду намного больше о вашем знакомстве с Джоном Марбери двадцать лет назад?
– И на этот вопрос я не стану отвечать.
Советник казначейства пожал плечами и повернулся к судье.
– Полагаю, сэр, нам следует отложить слушание дела, – предложил он.
– Отложено на неделю, – постановил судья, обратившись к присяжным.
Вся собравшаяся в зале публика: репортеры, зрители, свидетели, судебные клерки, работники полиции – толпой хлынула к выходу, оживленно беседуя и обмениваясь мнениями. Спарго тоже начал пробираться к дверям, прокручивая в голове новую информацию, как вдруг кто-то взял его за руку. Это была Джесси Эйлмор.
Глава четырнадцатая
Серебряный билет
Спарго увлек девушку в сторону, подальше от бурлящей толпы, и вывел ее на тихую улочку. Задыхаясь, она остановилась рядом.
– В чем дело? – мягко спросил он.
– Мне надо с вами поговорить, – сказала Джесси Эйлмор. – Прямо сейчас.
– Ладно, – кивнул Спарго. – А как же остальные? Ваша сестра? Бретон?
– Я нарочно ушла от них. Они знают. Не волнуйтесь, я могу сама о себе позаботиться.
Журналист двинулся по улице, жестом предложив своей спутнице следовать за ним.
– Что вам нужно, так это чашка чая, – заметил он. – Я знаю неподалеку одно старое укромное местечко, где можно выпить лучший китайский чай в Лондоне. Идемте.
Джесси Эйлмор улыбнулась и послушно пошла за ним. Журналист шел молча, заткнув за карманы жилета большие пальцы и барабаня остальными беззвучный марш, пока они не оказались в теплой и уютной чайной, где улыбчивая официантка, видимо, хорошо знавшая Спарго, подала им чай и две горячие булочки. Затем он повернулся к Джесси.
– Итак, – начал он, – вы хотели поговорить о вашем отце.
– Да, – кивнула она.
– Почему?
Джесси бросила на него испытующий взгляд.
– Роналд Бретон говорит, что вы пишете статьи в «Наблюдателе» о деле Марбери. Это правда?
– Правда, – кивнул Спарго.
– Значит, вы авторитетный человек, – продолжила она. – Вы можете влиять на мнение публики. Мистер Спарго, скажите, что вы собираетесь написать о моем отце и о сегодняшних слушаниях в суде?
Он предложил ей сделать глоток чая, а сам взял горячую булку с маслом и откусил большой кусок.
– Честно говоря, – пробормотал Спарго с полным ртом, – не знаю. Пока. Но скажу вам одно – давайте уж начистоту: что бы я от вас сейчас ни услышал, это никак не повлияет на объективность и беспристрастность моих выводов.
