Высокого слегка передернуло.
– Но здесь ничего этого пока нет! – торжествующе закончил Лес и широко, до ушей, улыбнулся. – Так что зря вы так рано беспокоились, господа. Никуда я не поеду. А то ведь точно что-нибудь будет. Что? У вас такое выражение лица, как будто уже что-то случилось.
– Вот как… – процедил сквозь зубы ночной гость, и в его руке, как по волшебству, заблестело оружие. Именно «как». Эти в основном бесталанны.
– А если я действительно не поеду?
– Повезем… – высокий сделал приглашающее движение стволом. – Не будем тратить времени. Господин Панек, передайте своему отцу, что один из его учителей добился слишком пристального внимания Четвертого управления Министерства. Пусть знает. Идите.
Лес перевел взгляд на сопляка. Двадцать два года уже, мог бы и сообразить, куда не лезть. Двое, взявшие под руки одного – это вовсе неинтересно, ребята… Лес подумал и неожиданно подмигнул.
Ммммать. А ведь убить могут. На пороге только что осознанной жизни, где я настоящий. В ней можно было бы ходить прямо, говорить громко…
– А если у меня здесь гнездо? – отчаянно и нахально вопросил Лес. – А если я опасный?
– Справимся. И заткнитесь… вы, а? И так работать тяжело…
Тяжело ему, ишь ты.
Он присел и начал рыться у Леса в карманах. Достал документы. Загранпаспорт. Удовлетворенно присвистнул.
– Всё носишь с собой, интересно, зачем. Сейчас мы посмотрим, как тебя стоит везти дальше… – Лес отстранился. – Ну, хватит.
И коротко ткнул под дых кулаком. Чтоб задержанный много не разговаривал.
А Лес не согнулся, а ударил – просто пнул в ответ, извернувшись в чужих руках. И ещё два раза – и первого, и второго.
Оба желторотых, стоявшие по бокам, не ожидали такой прыти и, не выдержав, разжали руки, когда он бросился не на высокого, а на Панека, стоявшего рядом. Не убежать, так хоть этому разум отобью напоследок…
Высокий рявкнул – не стрелять! – и вдруг сам захрипел, будто ему сдавили горло. Это было необъяснимо, уже должно было быть – «давай, уйдет», застрелен при попытке к бегству, но тут как раз пришел очередной удар, и стало всё равно, будут ли стрелять и кто нажмет на курок.
Он успел ещё пожалеть, что не открыл глаза, и попытался их открыть – но не тут-то было. Грязь и песок. Песок в глаза, черт! Тогда он разжал руки, а потом рванул вражеский воротник – и оба бойца покатились по желтой грязной траве дворика, оставляя кругом нелепые, темные песчаные пятна и стараясь дотянуться до горла. Ударил выстрел.
Раздался резкий свисток и топот ног. Чьи-то руки рванули его за плечи, и он встал, протирая глаза, ещё не веря, что драка уже кончилась. Эй! Тех двоих, одинаковых, что, ветром унесло?
Он стоял и смотрел, как младший отпрыск директорского семейства медленно поднимается, щупая отшибленный бок. Порядком побитая рожа, и как это я успел, ведь не настолько же сильно… Впечатляющую картину довершала закапанная красным куртка и разодранные штаны, которые явно придется выбрасывать.
Высокого нигде не было. Почему? Зато рядом стояла большая дворняга – косматая, с пятном, с кривой, неправильно сросшейся лапой – и внимательно разглядывала сцену из жизни людей. Особенно того, кто больше всех извозился.
– Сейчас ты пойдешь со мной, – тихо сказал Скати Панеку, отделяясь от стены и показывая тоненькую книжицу неразличимого в темноте цвета. – И будешь при мне объяснять папаше, что, как и зачем ты хотел сделать с этим человеком. А если ты хоть на мизинец – он потряс в воздухе этим самым мизинцем – отступишь от правды, то мне придется взять тебя за шкирку и отвезти к моим старым приятелям в соседний участок. Там с такими не церемонятся. Ну? – и сунул за пояс ствол, который мешал жестикулировать.
Сопляк не особо понял, о чем речь, но вранья не распознал и прекратил хвататься за шею. И пошел, как на веревочке, вслед за толстым увальнем, не оглянувшись. Собака, прижав уши, припустила туда же.
Лес остался стоять, глядя им вслед. Ему почему-то было невыносимо стыдно.
Под утро он услышал крик.
Он шел по затопленным дождем и ветром улицам. И когда услышал крик, то было поздно.
Всё, что запомнили серебряные глаза – это дождь, дом священника, тело маленькой девочки, лежащее посреди дороги, и оскаленную пасть незнакомого пса, который убил не ради крови. И страх, который мог бы убить обычного пса, заставил этого только бежать деревянной, какой-то не собачьей походкой – очень быстро, быстрее бега серебряных копыт, вдоль по улице, мимо смутно знакомого дома, мимо ограды, мимо кромки пустыря, мимо поля – вниз, вниз, туда, где текла река, и он отчего-то точно знал, что у реки пес остановится.
И единорог растаял с первыми лучами солнца, закричав от ярости, когда ночь кончилась.
… -А я вам говорю – оборотень! – доказывал сухонький старичок– врач, подавая платок заплаканной толстой женщине. – Посреди ночи… Оборотень всегда так. Это же не обычный хищник – ул-вампир или призрак, или волк какой необычный… К нему сами выходят.
– И не отбиться ничем? Ничем? – всхлипывала Марта.
– Нет, нет, ничем… Это всё бесполезно… Вы не плачьте. Вы лучше послушайте, как красиво они поют. Так красиво поют. Точь-в-точь как на небе, куда теперь попадет ваша девочка… Эх… – И он обнял её за плечи, глядя сквозь толстенные очки на маленький гроб, освещённый четырьмя свечами.
Всё закончилось.
Отец Керт, сам отпевший свою дочь, увел жену домой, к кружевным занавескам и троим старшим детям. Разошлись сочувствующие, зеваки и пьяные. Остались двое у церковной ограды и белый свет сквозь цветные стёкла.
Стёкла тоже казались белыми. Только разного оттенка.
Взрослые бродили по площадке кругами, что-то измеряли, огораживали, старательно избегая большого пятна в середине. Зевак было мало, а кто не уходил, тому приходилось отвечать на вопросы. Объемная фигура следователя заслоняла Любимчику белый свет, и от предчувствия неминуемой беды было не вздохнуть, не пошевелиться.
Скадри, каждой бочке затычка, мерил траву широкими шагами.
– Там мы уже были. И там… Так, а в конце улицы у нас что?
Спрашивает, как будто пешком не ходит, подумал следователь. Ишь ты, большая шишка.
– Дом Керина. Говорят, он теперь по ночам где-то бродит, – осекся Любимчик и понял, что сморозил глупость, но было уже поздно. – Нет, вы что!
– А ты не ошибся? – мертвым голосом спросил отец Керт, разглядывая отпечаток лапы вдвое больше обычного.
Повисло молчание.
– Следы ведут туда, – авторитетным тоном заявил наконец Скадри, указывая рукой в сторону дома на отшибе. – Только туда и никуда больше.
Осколок шестой
Лес проснулся ночью от тихого скрипа половиц. Кто-то крался по дому. Кто-то, кто не побоялся бы придти днем – он ни разу не споткнулся. Но дом свой Лес не запирал, а воры его не жаловали. Стало быть, не воры. Соседи.
