– Никаких, благородный господин – ответил лавочник. – Никаких.
По дороге обратно он остановился в саду.
Началась ночь, и было тихо, тихо, но совсем не мирно.
Шумели только деревья, простирая к ветру длинные руки. Качались лианы в садах, осыпались споры, цвели гирлянды крупных розовых цветов, кричали птицы, и ночь была воистину прекрасна.
Он бы с удовольствием послушал тишину, но сейчас нужно было пройти обратно, не беспокоя стражу. От ворот до ворот – можно, под руку не водят… А дальше никак. Собственно, кто он такой теперь? Важная фигура? Ферзь? Правильно, не стоило воображать себя ферзем! Так ему! Если не удастся побег, он будет абсолютно бесполезен, играя короля, запертый в черном квадрате. Пешка дошла до края, в буквальном смысле до края, и вдруг обнаружила себя не в той роли. Ну ладно…
Каждый имеет право еще на один ход.
Войдя, он кивнул страже и поднялся наверх. Там ждал еще один, на вид молодой, парень. Узкие глаза его выражали некоторую растерянность.
Видел в окно, как я стоял в саду, подумал Таскат. И его вдруг накрыла кипящая, мучительная злость – некому было умно, хорошо отомстить за то, что с ним играют по чужим правилам, что он не может научиться тому, что здесь знают с детства, за все дурацкие секреты разделенных высокомерием сословий, за то, что он мыслит иначе, за здешнее отношение к детям, которые считаются хуже зверей, пока им не дадут имен, за полудобровольную ссылку госпожи Арады, за все, за все, за все…
Кулак Таската врезался в подбородок стражника раньше, чем Таскат успел хоть что-то подумать.
Несколько секунд он стоял в панике: сломался! Погиб! Позорно пропал! – но теперь дороги назад не было, человек лежал на полу, и он, стараясь не шуметь, хватал свои пожитки и запихивал в сумку – немногие бумажные записи, металлические штуковины из тайника, инъектор, пружину, аптечку и синий диск, тот самый дурацкий диск, который даже во сне, бывало, носил с собой в кармане. Бессмысленные сборы, ведь через минуту – топот ног и хватание за руки, и…
Он подобрал дурацкие полы накидки, подтянулся, выпустил ногти и полез вверх, стремясь к куполу башни. Уходить придется быстро и шумно. Если не убьют, то пусть будет хотя бы спектакль. Все равно мягко не обойдется.
– Господин… – свистящим шепотом окликнули его снизу.
Таскат чуть не сорвался и повис, остановившись на полпути. Очнувшийся парень поднялся и теперь тянулся к нему, и в руках, поднятых в умоляющем жесте, не было ничего. Черная тень его плясала на стене, и посланнику стало абсолютно ясно: будет все по-другому.
– Вы даже не спросили меня… – прохрипел стражник, берясь за подбородок, чтобы не было больно говорить. – На эту ночь мы… н-н-н… договориться, о, старшие… Бежать…
– То есть как? – Таскат мягко спрыгнул вниз и взял парня за плечи. – О чем это ты?
– Стража внизу околдована… – прохрипел парень. – Они не поднимут тревогу. Я подменил их диски на измененные, и мы сможем отвести им глаза… Вы бы хоть спросили… Быстрый какой…
Таскат тряхнул незадачливого спасателя. – Идем.
Спускаясь вниз, он не мог еще до конца поверить, что на него не набросятся. Но все было тихо, плечистые ребята стояли, глядя в темноту, как две статуи, и их бесстрастные лица не выражали ничего. Шаг за шагом кровь гудела в висках, облака скрывали луну, и, когда два беглеца миновали ворота, Таскат почувствовал, что готов упасть на дорогу, только бы не чувствовать ничего. Все запахи кричали о страхе, о смертном страхе, и его провожатый был испуган не меньше, но все ближе был Осенний квартал, и дом мага Кийли, и то, что осталось от приюта, устроенного для посланцев богини в задней комнате лавки. Город развернулся тысячей убежищ, миллионом крохотных гнезд, по позвоночнику пробежали искры, и Таскат почувствовал, как натянулась кожа на лбу и висках: инстинкт жертвы уступал место инстинкту охотника.
– Возьмите меня с собой, господин посланник! – попросил темнолицый.
– Но чей ты?
– Меня послали Сур и Лур, наследные принцы макенгу – улыбнулся он сквозь страх. – Просили передать, что наша страна не оставит вас в покое.
Они прошли ворота, где шестеро молодцов стояли неподвижно, смотря в небо, и углубились в лабиринт переулков. Страх рассеивался, как туман, и в кристальной ясности стали слышны даже тихие звуки: шорох шагов, кашель за ставнями, писк насекомых и еле слышный свист какого-то вора. Освещенные улицы оставались позади. Мир оживал.
Таскат захохотал бы, если бы умел. Вместо этого он прислонился к стене, слыша, как мимо проходит патруль, и часто задышал, открыв рот так, что видны были задние зубы.
– Закурите – сказал парень и протянул ему самокрутку вместо привычной плошки. – Это просто сырая трава, без ароматического масла. Закурите, помогает…
Он похлопал сообщника по плечу, привалился к стене и в первый раз, без фильтров, с огромным наслаждением затянулся едким дымом. Нос жгло, как огнем. Из глаз выступили слезы.
Все-таки ферзь.
В тайном убежище за городом, в подвале полуразрушенной башни, Кийли спал плохо: ночью его обвивало кольцами странное существо с яркими глазами.
– Это не твои друзья беспокоят мой сон? – спросило существо и умильно сощурилось.
– Кто ты? Кто? – заорал перепуганный Кийли. – Почему ты держишь меня?..
Я – И-ти – сказало существо, переливаясь и смеясь. – Не бойся. Ты уже долгое время слышишь неясные звуки, и у тебя болит голова. Правда, недоучка?
– Слышу – ответил Кийли. – Но чьи они, я не знаю. Даже тот проклятый урод с бледной кожей не знает. Пощади меня. Я умею только слушать. Я даже не все понимаю.
– А… Так это голоса из пространства – сощурилось И-ти. – Голоса из пространства я ловлю и ем с великим удовольствием. А тому человеку передай, что его соплеменники уже недалеко.
– О чем это ты? – не понял перепуганный Кийли. – Ты говоришь это мне?
Существо зевнуло.
– Он сейчас не спит. А к нам летит небесный корабль, который может пронзить ту сторону неба и спуститься к нам. Ты запомнишь эти слова, ты передашь ему? Корабль. Корабль близко.
Я решило тебе об этом сказать, и я говорю.
65
На этот раз просыпаться было легче, потому что он знал, что делать.
Дом Кийли был теперь непригоден для встречи, и ночью они направились туда, где ждали посланцы макенгу. Два мага, встретивших их, предложили Таскату стол, кров и возможность написать письмо. Последнее было нужнее всего. Кийли и его веселая шайка исчезли из его снов, боясь, как бы посланник не уступил в этот раз шахматную партию, и теперь он старательно написал несколько писем, сунул их в футляры и примерился, чем бы запечатать их ради достоверности. Поразмыслив, он нажал на запястье, увеличил до приличной четкости изображение символа Хэле – пять планет – и вплавил его через линзу в мягкий сургуч.
