– Садитесь, ребята, будьте как дома… – растерянно сказал глава. – И вынимайте, что там есть, из мешков. Кажется, нас грабят…
Подтянулись деревенские. Ловля у них не задалась. Но, глядя на хмурых побратимов, сидящих у костра, они оставили жалобы и принялись пожирать принесенное разбойниками. Кто-то хихикал.
Разбойники вздыхали.
– Ты, сестра, невовремя нам мешаешь – объяснял Кейма. – На нас объявлена охота. Недавно мы пытались поддеть на нож перевозчиков золота, но у нас не вышло. Нас приберут, если ты будешь нас обижать.
– Откуда в этих краях такие сокровища? – хихикнула она.
– Не знаю. Обычно один чиновник на пять или десять солдат, когда собирают налоги. А тут сразу десять штук, сопровождали какой-то груз. Мы думали, там золото.
– Значит, не взяли? – поинтересовалась сэи, прожевывая кусок мяса. – К нам тоже приходили. Стреляют, как плюют. Я их положила в пыль, тьфу! Нет, не так. Тьфу!.. вот!
Кейма с уважением поглядел на нее и откусил еще кусок птичьей ноги.
– М-м… Не отбили. Иначе бы знали, что там внутри. Это, часом, не за тобой приходили?
– Не знаю. Меня пока никто не хотел убить. Значит, я им пустое место. А я вам для чего? Лишних рук не хватает? Могли бы и попросить.
– Вообще-то мы собирались взять тебя в плен, если встретим – смутился Кейма. – О тебе уже всякое говорят. Но раз уж получилось так, что ты можешь взять в плен нас, могу я предложить тебе спасаться вместе с нами? Наверняка тебя тоже будут преследовать, а я знаю повадки этих людей.
– Ладно – махнула рукой сэи. – останемся еще на день. Перебирайтесь поближе к нам.
– Зачем? – встрял один из лесных побратимов.
– Надо! – отрезал Кейма. – Мы должны защищать нашу добычу.
– А это добыча? – усомнился разбойник.
– Вон отсюда! – зарычал Кейма и схватился за нож. – Или сам будешь добычей!
– Да – подтвердила Сэйланн. – Еще как будешь.
Побратим пожал плечами и ушел.
Вечером усталый глава закончил свои объяснения
– Благодарю тебя, Кейма – покачала головой сэи. – Я узнала достаточно. Ты рассказал мне все о своих врагах, но даже не намекнул, откуда ты взялся. А почему у вас в отряде только парни? И позволено ли будет мне узнать, что это за амулет?
Кейма только моргнул.
– Ты стала говорить по-другому, сэи… – только и сказал он.
Сэйланн вздохнула.
– У меня есть детские слова и взрослые слова. Когда я сержусь, я говорю детскими словами или не говорю вообще. Я бью. Я сильно бью.
– Амулет старый, для ясности мысли. Отобрал у одного. А откуда у тебя такие взрослые слова?
– Иногда я слышу, о чем думают люди. Незнакомые, разные… Дети… Но для этого нужно оставаться спокойной. Так я научилась множеству взрослых слов. И лучше тебе говорить со мной взрослыми словами.
– Охххх… – сказал Кейма, пододвинувшись ближе к костру. – Лучше и меня тебе не сердить, и мне тебя не сердить, Сэиланн.
Двигаясь с отрядом, она узнавала много интересного. Теперь от них не разбегались люди, не приходилось посылать людей на охоту, а с купцами, которые раз в пару дней попадались на дороге, можно было и поговорить, и купить еду. Купить еду!..
Как же велик этот мир!
В нем можно запросто затеряться. Стоило поехать хоть куда-нибудь, и сразу все кажется хоть чуть-чуть, а другим. Сразу ясно, что птицы бывают норовистые, люди – смешные, детей не оставишь на полдня одних, а чтобы тебя кормили, бить не нужно, и не обязательно никому кланяться.
Неделя прошла в постоянном движении.
За день уставали плечи, ныла поясница, тяжелая волокуша застревала на выбоинах, не хотела отцепляться от птичьей упряжи по вечерам. Она бросила волокушу на одном из привалов, и теперь дети ехали на краденой панта – большой вьючной ящерице с короткими рожками. Отряд шел медленно – среди побратимов были больные.
По вечерам повар ватаги готовил весьма вкусно, дети лезли вперед и требовали их накормить, и Сэиланн первые два раза настораживалась, но лесные вовсе не собирались доставать ножи и избавлять мир от этих детей. В деревне было гораздо хуже.
Еще бы, думала она. Я могу сжечь кого захочу. А они могут есть, что захотят.
Птица неслась вперед ровными скачками, небо валилось на землю, лес надвигался со всех сторон, и земля прыгала вверх-вниз, вверх-вниз.
Лес поредел. Мимо плыли и плыли день за днем папоротники, сольи, ленты мха и винные деревья. Трава могла быть метельчатой, цветущей, иссохшей, белой, голубой и зеленой, жесткой и жаркой. Не менялась только дорога. Дорога была неизменно пыльной.
Раньше она не представляла себе жизни за пределами своего поселка, в жару засыпанного пылью по горло, а в дождь – забрызганного грязью по самые крыши. Теперь оказалось, что в мире есть, говорят, и большие города, и города поменьше, и деревни, и поселки… И люди них настолько разные, что жизни не хватит их изучить.
Куда я иду? Зачем?
На привалах взлетали в воздух и опускались точно на свои места котелки и опоры для палаток, сами собой зажигались костры, иногда – падали деревья и люди хватались за голову. Она старалась быть осторожнее; все-таки эти люди шли вместе с ней. Парни Кеймы были из деревни, в которой начинали строить воинский дом – согласно новому указу, обучать ружейному бою забирали только крепких молодых мужчин, и тогда парни ушли в разбойники, все, кому хватило смелости.
Голова болела то и дело, иногда руки сжимала невидимая хватка, которую с трудом удавалось разжать. Никто к ней не подходил, кроме главы побратимов и ее немногих растерянных погорельцев, которые смотрели на нее с возрастающим уважением. Она слышала, о чем они думают – кто похрабрее.
Хорошо бы ее было как-нибудь прижать… Или мы не люди? Сколько хитростей у людей? А сколько ног у скуты?
Но даже скута прячется, если некому ее бояться. Потому что тогда становится ясно, что ее дело – поедать мух и пугать детей. И на свет из незаметной щели вдруг выходит паук, перелинявший за зиму, а паук побольше скуты будет. С две ладони, и ноги длинные.
А боги часто относятся к людям, как…
Как относятся к людям боги?
С Сэиланн творилось что-то странное. Этих людей не хотелось ни жечь, ни обижать, ни бить, как слуг, по лицу, ни посылать за добычей. Прятаться от них было незачем. Для них хотелось что-то сделать, хотя они были не дети, а взрослые.
Она училась у своей силы.
Лесные побратимы промышляли грабежом и разбоем. Они не сидели безвылазно у дороги и не устраивали там гнезда, как это представляла себе Сэиланн – Кейма расхохотался бы, скажи ему кто-нибудь еще такую чушь. Но тут смеяться было себе дороже – вдруг она опять молнией шарахнет? Не по нему, но товарищей тоже жалко. Проще уж объяснить.
