– А вы сами что пишете, дорогой друг?
– Всякое… – буркнул поэт, отупевший от ручной работы, и мысленно поблагодарил учителя за то, что тот не бил его по пальцам, исправляя почерк.
Через несколько недель дела поэта пошли из рук вон плохо.
Ему отчаянно было нужно хоть как-то, хоть кому-то высказать то, что было внутри, но кому?.. Как?.. Слова опять пришли к нему, и он кричал нараспев, стоя на террасе и смотря в небо, где полыхало солнце, приветствуя конец лета.
Что он говорил, он не помнил, но понимал, что скоро вспомнит и будет мучиться от невозможности записать, если не будет бумаги, или тонкой коры, или кисти и камня.
Глаза слезились, но он смотрел вверх и видел те места, где не был никогда.
Он видел песчаные горы, море света, море песка – белого и желтого. По песку след в след прыгали одноногие птицы, длинными прыжками – раз, раз – отмеряя расстояние. В седлах сидели вооруженные люди, некоторые прижимали к себе детей, а кто-то вез длинные свертки, темные и тяжелые.
За барханом поднимался из белого и желтого замок, выставляя покатые стены.
Танец света и теней.
Молнии, скручивающие металл, плавящие длинные полосы стали.
Копья, и ружья, и огненные змеи, катящиеся по песку и сплавляющие его в стекло.
Стеклодув, выдувающий стеклянный пузырь, и ряд стеклянных линз, и огромная яма, в которой ворочается невидимая машина, и…
Огромная женщина шагнула из-за горизонта, накрывая своей тенью небо и землю. В руке у нее был солнечный шар, согревающий мир, и поэт не испугался ее.
– Я тебя вижу, не бойся… – сказала она. Расскажи людям, кто я. Я – Сэиланн.
Когда он опустился на пол, задыхаясь, его неожиданно поддержали.
– Друг мой, ну что же вы так себя изводите – слышал он, уплывая в темноту. – Почему вы раньше не показывали мне ничего, кроме некоторых дурных стишков? Почему вы не удостоили меня подобной чести? Чем я хуже гор и солнца? Тем, что я живой? Ну ничего, сейчас все пройдет, а теперь надо успокоиться, успокоиться…
Какая злая шутка, подумал Четвертый, проваливаясь в сон. Он блаженно дышал, успокаиваясь.
Если бы это было отчаяние поэта, которого некому, некому слышать… Но нет.
Раздающий пригоршни грома, бог моего учителя, мой бывший бог… Пошли и мне отчаяния, прошу тебя! Хотя бы такого, чтобы я мог заплакать.
Очень, очень тебя прошу…
16
Ночь осыпала холмы звездным дождем.
Тишину нарушали только редкие вскрики птиц и – совсем недавно – топот прошедшего по дороге отряда. Им доложили, что от ворот башни, отведенной посланнику во владение, ушел человек, закутанный в плащ, и направился прямо сюда.
Правильно, как же им было сюда не пойти?
Он поднял руку и мысленно отмерил расстояние до цели.
Этот камень, здоровенный валун, лежавший на самом краю разрушенной стены, Таскат приметил еще тогда, когда они днем проезжали мимо. Два высоких холма, один за другим. Даже ночью с первого очень просто разглядеть, что творится на вершине второго. Туда вела довольно широкая дорога, и, пока лабораторию не снесли почти до основания, дорогу успели даже замостить. Хорошо у них с дорогами. Кроме того, эти глупые люди не чуют чужого тепла и ходят с фонарями.
Арбалет был при нем, обычный арбалет с усиленной пружиной. Тут таких пружин не делают. И тетивы тут такой нет. И болт получился хороший, с начинкой. Стандартное оружие, если хорошо подумать, тоже может пригодиться, если уметь его приспособить. А еще хорошо видеть в темноте.
Таскат прицелился и выстрелил.
Камень обрушился. Закачались верхушки деревьев на склоне.
Он перевел дух. Похоже, все, кто мог за ним следить, ушли дальше, на подъем, туда, где высились впечатляющие руины лаборатории. Валун, откатившийся непонятно почему, еще больше убедит их в том, что глупый любитель играть в кошки-мышки пошел туда. Кошки-мышки.
Мышки и землеройки тут есть, а кошек нет. Мышки опасны. Ро-мени очень удивился бы такому биоценозу.
Вот так. У него еще оставалось время осмотреть башню.
Таскат споткнулся, упал на колено и почувствовал под рукой что-то гладкое, непохожее на камни вокруг.
Мысленно ругая себя на все корки за шум и неосторожность, он осмотрел находку. Это был какой-то маленький гладкий диск, похожий на большую монету. А что это такое может бы…
– Ну как, понравилось? – раздался над ухом ехидный голос.
– Что – понравилось? – медленно и недовольно проговорил Таскат.
Все, драгоценный и уважаемый, пришел твой конец. Вот как это бывает. Плен, допрос, расстрел, позор?.. Интересно, а как здесь хоронят? Я как-то не удосужился узнать… Чушь собачья.
Мгновенно онемели руки.
Высокий человек, тот, который подмигнул ему тогда, во дворце, присел на камень напротив него. Он был какой-то холодный, что ли. По крайней мере, тепла в нем было не больше, чем в молодой поросли у камней.
– Здравствуйте… эээ… уважаемый, – сказал он, явно пробуя на вкус непривычное обращение.
– Здравствуйте, Тайген. Давно ли вы за мной идете?
– Не так уж и давно, уважаемый. С тех пор, как вы свернули в сторону, в которую не ходят.
Значит, тогда, когда взошла вторая звезда. Он видел все мои неуклюжие падения, а то давно бы потерял след. Тут все ноги сбить можно. Может быть, он тоже когда-то привык играть в прятки в лесах, как я в детстве? Спасибо моему детству за этот впечатляющий конец строки…
– Несомненно, такому опытному разведчику не нужны спутники – подколол Таскат. – Неужели вы здесь один?
– Угадали, угадали – осклабился высокий. – Вы, оскорбитель императорской власти, будете весьма мне полезны. Я не сомневаюсь, что вы ищете здесь то же, что и я. И сейчас вы мне это отдадите.
Он указал кончиком ножа на диск.
– Хладнокровия вам не занимать.
– Да и вам… смекалки… Я как-то наблюдал, как вы гуляете пьяным вечером по императорскому саду, не спотыкаясь. Не хуже ящерицы-мухоловки. Так что не думайте, что я не понимаю, о чем вы. Но у вас есть шанс уладить дело мирно.
– Вот как?
– Да. Мне не нужен шум, а этим глупым солдатам не нужна ваша находка. Отдайте ее мне.
Он подался вперед, и воротник плаща распахнулся. Что-то блеснуло.
Это не металл, понял Таскат. Но тут и без металла обходятся, если что. Таинственный незнакомец, скорее всего, просто шпион, хотя и высокого ранга. Запомним, запишем на будущее, какие у них холодные кольчуги…
