Сплошные загадки на каждом шагу. Некоторые превращаются в риторические вопросы.
Сегодня ему очень хотелось петь.
По известным причинам в его нынешнем доме этого делать было нельзя. Человек, поющий таким резким голосом, да еще хэлианские песни, не вызвал бы сочувствия даже у Арады. Попытка что-то подобное сделать во дворце повлекла бы за собой смертную казнь. Или, что еще хуже, внимание любителей безумств. Но как, как без этого обходиться, если сейчас ночь, а в небе луна! Он чувствовал силу здешней луны – она властвовала три дня в месяц. Всего три дня, и целых три дня без песен, среди загадок, отвратительных людей и без всякого приличного общества…
Самым приличным обществом были бы те, чьи кости сейчас были брошены на корм зубастым.
Разве это видано – бросать мертвых на поживу орх?
И он запел над этими костями. Мертвых надо хоронить. А если нельзя хоронить, то хотя бы почтить их память.
Он знал – в разрушенной башне этого было делать нельзя, но и дома, под внимательным взглядом сотни наблюдающих глаз, об этом не могло бы быть и речи. А здесь что, кто-то есть? За полгода башню заплели буйные молодые побеги до самой крыши. Подумают, что здесь завелось ужасное чудовище, и будут обходить стороной старые кости, оставленные зубастым падальщикам на верхнем этаже.
А, пусть тут все хоть обвалится!
Рот его открылся широко, обнажая клыки. Таскат пел долго, старательно выводя высокие ноты и заканчивая их откровенным хрипом, выбирая на своем языке все более ясные и выразительные слова, ругая жизнь за то, что отдалила его от соперников, проклиная тех, кто губил ученых и детей и глубоко зарывал клады, восхваляя прелесть женщин своей земли, недоступных для него более никогда, и жалуясь на судьбу, жалуясь так горько, как только мог. Танец его напоминал движения змеи: он вцепился ногами в деревянный брус, подпиравший галерею, и раскачивался так, что летели мелкие щепки. Пугать лесных жителей, если бы вдруг они заявились сюда, он не хотел – песня его была страшна для неподготовленного слуха любого аар, но и любой житель Хэле имел на нее полное право.
Жизнь проклята! – говорила его песня. – Жизнь потеряна!.. – и это удивительным образом сходилось со всем, что пришлось испытать здешним жителям, которые не смогли жить и не смогли умереть так, как живут и умирают мирные люди в мирной земле.
А Таскату в пылу искренней жалобы сейчас казалось, что его судьба не менее горька, и он выводил свою песню все громче.
Уау-у… – разносилось, отражаясь от стен, громкое эхо, заставляя шерсть вставать дыбом. – Уау-у-ийя… Ауи..
Господину посланнику было очень и очень плохо. Но вскоре он успокоился.
Песня, которая теперь зазвучала в полную мощь и казалась ему прекрасной, прервалась оттого, что затуманенные от напряжения глаза Таската уловили какое-то движение на соседней стене. Ящерица, решил он, но ящерица скрылась бы, промелькнув молнией по черно-синему камню. И все черные большие ящерицы – водяные, а здесь только мелкие зеленые ящерицы и здоровенные насекомые, но…
Да это же трещина!
Вот дела, подумал он. Как бы на голову чего-нибудь не свалилось от необдуманного крика! Но тут у него в глазах прояснилось, и Таскат понял, что трещина довольно глубока, а из нее выглядывает край чего-то коричневого, твердого, похожего на сильно поцарапанный футляр.
Не веря такому чуду, он медленно подкрался к стене, боясь, что камни обрушатся, протянул руку и быстрым движением схватил таинственный предмет.
Блоки стены закачались.
Сам не помня, как, Таскат оказался на другой стороне, судорожно прижимая к себе деревянный ящичек, к которому было привязано обрывком грубой разлохмаченной веревки какое-то письмо. Когда грохот утих, он вздохнул, отряхнулся, сбрасывая оцепенение, и побрел к тому месту, где с некоторых пор был устроен тайник – старый каменный круг с плоским жертвенным камнем отлично для этой цели подходил, а хранить бесчисленные мелочи, добытые в заброшенных башнях, было попросту негде.
23
В доме, где городские жители имели обыкновение собираться и пить свое пойло – Сэиланн до сих пор не знала, как это называется в городах – проходил военный совет. Дом старейшины был признан слишком роскошным, чтобы богиня могла там пребывать. Кое-кто с удовольствием разграбил бы и его, но после некоторых случаев в соседних городах солдатам уже давно под страхом смерти запрещалось оставлять себе предметы роскоши и золото.
Это очень обогатило армию, и, кроме того, еду можно было покупать, а не добывать у крестьян. Но скоро армия начала расти за счет этих самых крестьян, подозрительно быстро бросавших родные поля.
Что с этим делать, было непонятно. Надо было пробиваться в Айд. Невозможно бесконечно двигаться вперед и снова грабить собственную землю.
Под потолком витал дым курильницы и той травы, к которой в последнее время пристрастились вожди.
– Я уже объясняла, что мы не можем войти в Эльес – глаза богини метали искры.
Эльес был довольно богатым и большим городом, расположенным недалеко от границы. Захватив его, можно было надежно обеспечить армию на какое-то время, о чем советники мечтали уже давно.
– Они уже несколько месяцев назад заявили, что вышвырнут нас из своих пределов! Это наглость, которой свет не видывал! А сил у них не больше, чем у нас! Мы придем и возьмем!
– Да, придем и возьмем! – подхватили все остальные, стуча трубками по столу.
– Не возьмем – спокойно сказала Сэиланн. – У нас не хватит сил, что бы вы ни говорили. Мы возьмем Илли, Ти, а потом Соньи. Посмотрите на карту. Здесь не больше сил, чем в Эльесе. Они рассредоточены. Они могут даже сдаться нам без боя, если окружить их по очереди, сначала мы возьмем Соньи, а потом Ти…
Кайс пристукнул ладонью катившийся курительный шарик.
– Это недостойный противник. Воинам обещана слава!
– Высокородные Ти выражали недовольство императорской властью. Я отправила тайного гонца, может обойтись без драки, и они вполне могут поддаться…
– А что нам до высокородных? Нам нужна славная битва! Мы пришли не для того, чтобы грабить крестьян, которые валятся в пыль и умоляют о пощаде! Нам нужна настоящая схватка! Разве это война? – Кайс, как потомственный воин из Айда, мог возразить и богине. Если можно возражать тэи, почему богиня должна быть исключением? Оставалось спорить.
Сэиланн была не прочь поспорить или убедить, пока вождь или глава не упирался лбом в каменную стену высокомерия.
– Они недовольны. Они могли бы давно поднять восстание, если бы им не грозили войска, но войска сейчас – связаны. Придя к ним, мы умножим свои силы.
– И потом придут опоздавшие императорские солдаты, и гвардия, и летающие машины… – возразил один старый глава.
– А! И будет вам ваша славная битва – уничтожающе закончила Сэиланн. – Чего вы и хотели. Да-а?
