Он уже было схватился за голову, но тут вмешались основные законы экономики. После некоторых споров – да это было и выгоднее, чем продавать украшения из чистого металла – в ювелирный сплав начали добавлять нейтрализатор, что удешевляло производство минимум в три раза. Среди покупателей нарастало настоящее сумасшествие – не нейдаровое, обычное, которое так любят эксперты. Теперь помешать доставке – значило сильно обидеть торговое представительство.
Банальное вранье он приберегал на последний момент, как и вариант «стоп-машина». Еще несколько вариантов остались на будущее.
Если не можешь воспользоваться – прибереги.
Уже третий раз его доставляли лично к императору, а не к советнику по торговым вопросам. Его священное величество иногда развлекался так, ставя кого-то из придворных на особый счет, но что-то заставляло Таската верить, что это не опасно. Он только иногда гадал, что бы значило такое количество аудиенций с глазу на глаз, когда говорят почти ни о чем: очередные переговоры – о производстве усовершенствованных механизмов для ружей, совершенно других, нежели здешние – застряли на стадии обсуждения цен, и которую неделю дело не двигалось с места. Он с ужасом думал о том, как найдет подходящую причину для отказа… Кроме того, приходилось быть очень осторожным, держа в голове все материалы о магах – спасала фотографическая память, ведь над огромной плитой с высеченными символами просто так не проведешь рукой, сканируя надписи. Большие объемные снимки получались искаженными. Он нашел выход – снимать, корректировать и отправлять голограммы, но это получалось еще более неточно. Хотелось бы вести бумажные записи или делать вручную зарисовки, но – нельзя.
Очень хотелось хоть с кем-нибудь поделиться на этой земле. Информация взрывала его изнутри, как лава вскрывает спящий вулкан. Наверное, это взросление, замена несостоявшегося брачного периода. Он сам не мог понять, что в этих штуках такого. Загубленные жизни есть загубленные жизни, их очень жаль, но как он может помочь оставшимся? Может быть, этим должен заняться другой? Почему то, чем занимались эти люди, захватывает его с такой силой? В конце концов, было смешно; разве его, при всей его успешной карьере, может погубить обычное нетерпение?
Вряд ли в башнях его отличали от обычного могильного вора, если замечали вообще, и кто мог бы поверить, что человек с другой стороны неба занимается такими делами? Хотя… кто из людей, не близких ко двору, теперь поверит, что он с другой стороны неба? Впрочем, это к лучшему.
Он очень боялся что-то забыть или пропустить. Изучение по редким записям положений странной науки, похожей на философию и физику одновременно, занимало очень много времени, которое в другом случае ушло бы на укрепление своей позиции при дворе. Он слишком быстро прослыл игроком и ловеласом. Могут появиться враги, о которых он ничего не знал.
Беда была в том, что он многого не понимал, а печаль – в том, что настоящие маги не спешили объявляться у дверей в башню. Другие гости могли являться в любой момент, и не всегда знакомые. Вот если бы хоть один маг додумался, что его ждут, и притворился новеньким высокородным идиотом…
Впрочем, как?..
Ночью за стеной ему мерещились фигуры наблюдателей. Приходилось просыпаться, убеждаться, что их нет, и засыпать снова под мерную перекличку стражи на стенах квартала.
Да, кстати, о фигурах… Император настоял на том, что маленькие шахматы должны быть съедобными, потому что съедобными были фишки из зерен сота, в которые играли все, от мала до велика. Хорошо, что фигуры я предложил делать из хлебного мякиша, подумал посланник. Местная «зернь» обычно вызывала у него несварение желудка.
– Кхм… – сказал Его Священное Величество, и Таскат внутренне напрягся: в обычаях правящей власти было задавать один каверзный вопрос за партию. Он переставил ладью и попробовал сосредоточиться.
– Слушайте – повторил его Священное Величество. – Я давно хотел вас спросить. Как ваше правительство узнает, если вы… умрете?
Таскат был всесторонне готов к таким ответам и гордился этим.
– Если сигнал передатчика прервался, значит, я мертв. Если вышестоящие не получат сигнала…
– Но вашим передатчиком может воспользоваться кто-то другой!
– Если вырежет его из моей руки и будет генетически похож на меня, чтобы вживить его себе – хмыкнул гордый посланец звездного государства. – У мертвого тела сигнал другой. Мой контур, несмотря на слабый электрический потенциал человеческого тела, так же неповторим, как отпечатки пальцев…
– Ге-не-ти-чес-ки… – пожевал и выплюнул слово император.
– В родстве.
– А если мы, допустим, захватим вас в плен и заставим делать то, что нам выгодно?
– Мое правительство предусмотрело и это – улыбнулся Таскат. – все, кто отправляется в дальний полет, владеют искусством быстрой смерти – на случай попадания в плен. Моя жизнь для меня ничего не значит, я – подписался. Я служу своему делу.
Император переставил фигуру.
– Докажите.
– Ну, допустим… – вздохнул Таскат и подобрался. – Мне жаль бросать блистательный мир, ну да ладно. Тогда берите меня в плен, я немедленно, за те две секунды, пока стража не явилась, передаю сигнал тревоги, и вы любуетесь моим трупом. Дальше на моем месте быстро окажется кто-то другой.
«Ваш шпион был гораздо изобретательнее», – мысленно продолжил он. Главное, не сказать этого вслух.
– Верность, говорите… Верность… – саркастически-задумчиво протянул Император, хотя Таскат ничего о верности, собственно, и не говорил. – А на что рассчитывает ваша корпорация, посылая людей в такие дали и давая им такие деньги? Вдруг вы сдадите все, продадите нам ваши машины и уйдете в отшельники?
– Наша корпорация рассчитывает на то же, что и все… Да, я беру слона… Ваш ход. Я получил то, о чем мечтал. Я нашел себе работу по душе и счастлив. А еще можно привозить шахматы в такие отдаленные края, где о них и не слышали…
Морщинистая пепельно-коричневая рука помедлила над доской. Тронул фигуру – ходи.
Его священное величество неуклонно выполнял все правила игры.
– И это все? Вы какой-то… Вы похожи на человека, совсем не озабоченного положением в обществе. Немыслимо для высокородного…
– Положение у меня есть – подколол Таскат. – В нашем обществе работа – важная вещь, и положение тоже имеет вес. А здесь оно достается мне милостью очаровательной женщины.
– Моей милостью, не забывайте. – Это было сказано брезгливо. – У вас в… голове – император неопределенно помахал рукой, – личное занимает много больше места, чем общественное. Это неприятно. У нас такие люди быстро уходят с арены. Вам шах.
– Нет, это не шах, ваше священное величество. Я держу здесь ладью… Ну, как вам сказать… До того, как пойти на эту должность, я был социологом.
– А это что такое?
– Ну… социология – это наука об обществе. Объяснять ее смысл бесполезно даже вам, потому что общественное не всегда нуждается в определении. Что такое социология, все равно нельзя объяснить. Понять это можно, только мысля социологически.
