Ударить по щеке? Взять за руку? Поднять на руки? Что нам делать, что?
Так все и сидели, пока ее слезы не кончились. Затем она встала, собрала карты со стола и швырнула их на пол.
– Пока вы не простите меня, я отсюда не уйду. И вы отсюда не уйдете. – В воздухе запахло озоном. – Ну? Прощайте меня!
Все по-прежнему молчали, и наконец кто-то из женщин вымолвил:
– А разве ты не оскорбила нас сверх меры?
– Но разве имеет право человек прощать богов? Человек имеет право свергать богов! – крикнул еще один из недавно пришедших вождей. – Хватит!
– Имеет – кивнула Сэиланн. – Еще как имеет. И то. И это. Так что давайте, начинайте.
Ошеломленная тишина закончилась быстро.
Так вот в чем дело – понял один из стариков и начал говорить остальным, перебивая всех. Все знают, что богам иногда недоступны человеческие дела. Человеческие чувства – тем более. Любая богиня может то, чего не было раньше. Но делать так, как люди, она не умеет. Она не знает, как. Так надо же рассказать!..
И тут все зашумели и начали ей объяснять, что это такое и почему кричать уже нельзя. В конце концов, большинству из них было больше тридцати, и у многих было по пятеро-шестеро детей. А сколько лет Сэиланн, пока не знал никто. Да и сама она не знала. Но по сравнению с этими людьми – совсем немного. Если никто не рассказывает Старшей дочери, что бывает с людьми, которые устают слушать несправедливые окрики – так нужно рассказать, рассказать сразу же!
– Я не буду – тихо говорила Сэиланн, слушая их гневные речи. – Я понимаю вас, вы говорите мне правду, и я не буду…
– Лучше мы скажем это тебе сейчас, чем потом убьем тебя!
– На ветер! – рявкнул обиженный Кайс, опуская голову. Он был здесь самым молодым, исключая сэи. – Клевал я это все!
– Почему? – спросила женщина из недавних.
– Все пойдет на ветер! Пусть она – богиня, но она постоянно сбивает нас с толку! Это богиня, но она и сумасшедшая женщина, которая делает, что ей заблагорассудится! Что будет завтра, если такое творится каждый день? Что мы сделаем, когда такая женщина станет войной?..
[5]
Сэиланн услышала его из сердца горя и вспомнила предыдущую жизнь.
А потом еще одну.
Она тяжело встала, отмахнулась от всех, обогнула стол и взяла Кайса за плечи.
– Я уже стала. Лучше войной буду я, чем ты!
– Почему – ты?.. – яростно вырвался Кайс. – За что мне такая судьба, ты, великая, которая не умеет даже связать два слова?! Почему я сам, изучивший старые обычаи, слова, песни и искусство войны, сдержанный, искусный человек – не бог и у меня нет твоей силы?.. Хоть один бог в нашем роду!.. А ты, которая не заштопает и дыры в покрывале!..
Сэйланн невесело засмеялась.
– Потому что я к этому готова. Я запомню, что вы говорите, я не хочу вас терять. Я – это первая война, я – последняя война. Но после меня будет мир, а после тебя – горелый песок. Поэтому я. Первая и последняя. Первая и последня-я-я-я.
И отпустила его.
И тогда все простили друг друга.
…
Многие задаются вопросом, почему они не знамениты.
На самом деле знаменитость – это чье-то знамя. Знамя несет знаменосец, оно означает, что рядом – армия, что эта территория – государство или княжество, что это – чьи-то владения. Знамя с лучистой белой звездой, сине-белое, поднимали не раз приверженцы богини: знамя с красно-черным знаком поднимали приверженцы бога: синее знамя с золотом – стрелковые отряды империи: у самой империи знамени нет, а только черное полотно с черными кистями и золотой круг, поднимаемый на шесте. Но если человек становится знаменем, то ему нужно иметь множество сил, чтобы его не присвоила какая-нибудь армия: без этого ему будет очень плохо.
Так думал Сэхра, читая дошедшие до него расшифровки сигналов, перехватываемых башнями замка. На всех четырех башнях теперь стояли высокие железные «свечи», которые изготовили приезжие мастера, желающие поступить на службу Сэйланн. Отстучав по специальной полоске железным ключом хитрые знаки, передающиеся чертами и точками, как для записи песен, любой мог передать почти мгновенно секретное донесение, сигнал или письмо. Говорили, что это искусство пришло издалека.
Можно было перехватывать и чужие донесения, но никто не говорил прямо, пользуясь сигналами: приходилось разгадывать сообщения, добывать секреты ключевых слов, а то и требовать этого от пленных, нарушая сказанное в Законе. Последнее время разгадкой занимались помощники из отряда Темных братьев – подручные механиков: им не нужны были пленные. Они говорили, что ухватили суть тех слов, которыми пользуются главы вражеской армии, их отгадки были с самого начала на удивление верны, и беда была только в том, что они слышали ближние сигналы, но не дальние: если бы можно было ловить звуки со всей земли, Сэиланн знала бы обо всем заранее.
Ученицы с облегчением вздохнули: им не приходилось каждое утро напрягать все силы, чтобы узнать о том, куда собирается двигаться очередной вражеский отряд.
Причальная мачта стала главной «свечой», так как больше всего подходила для этого: на площадке, служившей гнездом для летающих лодок, разворачивалась стройка – мастеровым и изобретателям требовалось все больше и больше места, а воинский дом захватил Кайс со своими последователями. Их теперь всерьез называли «Белые хвосты» – зачем, в конце концов, другое имя – и они с гордостью носили на копьях пучки белых перьев.
Сегодня пришла необычная весть. Эммале принесла ее на порог комнаты Сэиланн и встала, щурясь. Сэиланн взяла листок и недовольно сказала:
– Не шути так. Мне пока не лезет в голову умение хорошо читать. Прочти сама.
– Очень просто – ответила Эммале. – Эти проклятые плясуны, несущие твое имя, добрались до Аар-Дех. Троих из них показательно казнили и вывесили тела на всеобщее обозрение, а ведь такого не было уже полвека.
– Я печалюсь – сказала сэи. – Но почему они сделали так? Объясни. Я не хочу, чтобы такое повторялось.
– Почему не хочешь? – оскалилась Эммале. – За тебя уже давно умирают неизвестные тебе люди.
– А почему ты так сердишься? Умирали и до того, и каждый был мной оплакан. Я печалюсь и буду печалиться, но я не могу запретить им ходить умирать.
– Запрети! – взвизгнула Эммале. – Ты, проклятая деревенщина, не умеющая читать, запрети!
– Не поможет – грустно сказала сэи. А после встала и вышла, и Эммале догнала ее. – Я на самом деле проклятая деревенщина. Я до сих пор не умею читать и писать, как нужно. Но они умирают не за это.
– Что такого заложено в твоем Законе, что все готовы за него убивать и умирать! Их много, и они бросаются под ноги страже! Мы скоро будем готовы пойти на Аар-Дех походом, но это… Но вот это… Ты довольна? Я спрашиваю тебя – ты довольна? Куда мы идем? Зачем нам все это?
