Тайлем подумал, что богиня чего-то не понимает и поэтому молчит, и невозмутимо ответил:
– Ты проверяешь меня? Я выполню твой завет и скажу все сам. В преданиях сказано, что муж богини – это такой же бог, как она, постоянный мужчина и соратник богини, с которым она … нет, ты вместе будешь править. Править небом. И посылать молнии на всех, кто осмелится посягнуть на твою власть.
– Ну-у… – протянула она. – Наверное, все так. Но я его еще не встречала.
Тайлему сейчас было тяжело смотреть на нее. Она была похожа на беззаботную девочку, которая играет на пустыре. Наверное, такой она будет и в старости. Если доживет. Девочки становятся снова девочками только тогда, когда они доживают свой век.
Она сидела, скрестив ноги, и разглядывала перстень, который Тайлем носил на правой руке. Она водила пальцем по узору, иногда касаясь его руки. Пальцы были прохладные и твердые. Косички болтались как попало.
«Ни вор, ни дурак ее не обидит,
вещей золотых она не скрывает»…
[6]
А она водила пальцем по затейливым линиям и думала: М-м-м… Муж, человек не как Эммале, но тоже такой, с которым можно советоваться.
Это было непохоже на все, известное Сэиланн. Она задумалась. Наверное, бог грома не такой, как остальные. Даже люди разных племен сильно отличаются, разных родов – и того больше. Высокородный действует умнее крестьянина, богиня – умнее любого военачальника. А еще, чтобы стать богом, нужно быть мудрым…
– Мужчина мне не нужен, но помощь не помешала бы – сказала Сэиланн и улыбнулась.
На мгновение ее закружили бессвязные мысли. Но потом она подумала еще немного, вспомнила кое-что и поняла, что прямо сейчас мужчина ей действительно не нужен. Зачем тратить время на бессмысленное? У мужчин, вроде бы, слишком много своих желаний, и эти желания они не умеют исполнять сами. Пока она сильна, а император пытается одолеть ее, ей нужны стрелки и полководцы, которым нужно указывать путь. И копьеносцы. И вода, и птичьи стаи, чтобы кормить всех. И советники, верные, и ученицы, и подруги…
А когда она упорядочит то, что есть, и поднимется на небо – вот тогда ей, наверное, будет нужен свой мужчина, чтобы продолжить род – а зачем еще это бывает; и они соединят две страны, верхнюю и нижнюю, и люди – тут она уже совсем размечталась – люди будут подниматься наверх и спускаться с неба!.. Но пока…
И Сэиланн вскочила на ноги, рассмеялась и рассказала все это Тайлему, а тот, восхищенный, переложил это в стихи, которые вошли в Закон, и записанный на бумаге, и передаваемый из уст в уста.
Много ли у Сэиланн было солдат?
Сначала – ни одного, а дальше – как песка в пустыне.
Много ли у Сэиланн было учениц?
Сначала она брала их сама – в деревне и в кочевье, заглянув в глаза юной женщине или девочке и потрогав ее руки. Если ученица убегала или плакала, Сэиланн разражалась проклятьями и топала ногой, и могла проклясть всех, кто был рядом – удивительно, как никто не поднялся против нее. Может быть, потому и не поднялся, что проклясть в такое время ей никого не удавалось.
Потом детей начали приводить к ее стоянкам, а потом – в поселение около замка, где жили солдаты. Брала она не всех, учила – всех, спала в это время – редко, и когда спала, все наконец отдыхали.
Памятуя о своих советниках, богиня больше не заводила несправедливых речей.
Сахри приводили своих дочерей особенно часто – им негде было их оставить. Схени приходили сами и спорили о Законе. Многие оставались.
Учениц она почти не била, хотя все говорили – детей нужно бить, понимала, если что-то не выходило, и часто, заводя во дворе замка ритуальный хоровод, благодарила их за службу – чего никто никогда в этом краю не делал.
Через два года ученица была полноправной колдуньей, через три или четыре – они объединились, их стало целое войско, равное всем воинам, и тогда колдуньи, уходящие в свои кочевья, начали поднимать над своими палатками ее флаг – небесно-голубой с сияющей белой звездой.
Много ли у Сэиланн было уважения?
Богов в пустыне не слишком уважают – их сначала боятся, а потом, заручившись их поддержкой и выпив браги на кругу в честь победы, начинают уважать силу богов и доверять их деяниям. Доверяют кочевники богам – от набега до набега, а в землях, где расцвели лучи звезды богини, набеги друг на друга постепенно прекращались.
Вожди все чаще встречались там, где нельзя было убивать друг друга – в землях, которые уже не принадлежали никому, кроме их владельцев, вместе отражая попытки императорских солдат захватить очередной замок.
Ходила богиня теперь – быстро, говорила – всегда сердясь, предвидела – правильно, а споры решала – справедливо. Ни стеклянных кукол, ни живых людей она не разбивала зря. Только прикрыв глаза, сэи представляла очередной набег, знала, где враги, и не ошиблась ни разу за четыре года.
То, что она знала меньше высокородных и командиров императорских войск, ей уже не мешало. Главное сокровище замков высокородных – знания, и старинные книги, и редкие неведомые машины, построенные механиками – помогали ей.
Как было, так было. Все многочисленнее были отряды, посылаемые императором, и все быстрее росла ее слава, и все тяжелее было держать на ладони то, что росло вместе с ней.
Как было, так было.
40
Каждое утро поэт, если не был занят, собирался в дорогу, брал с собой корзинку, в которой лежал завтрак, бумага и уголь для рисования, и отправлялся к морю.
По дороге он смотрел во все глаза, и неспроста. С тех пор, как он поселился у дорогого друга, каждый раз был, как в первый раз. Одно дело, когда ты нищий, когда ты умрешь завтра, и глаза твои видят только то, что плохо лежит, а руки не могут к этому прикоснуться: другое дело – когда ты не должен умирать и не должен заботиться о пропитании. Поэтому он смотрел на пикирующих зубастых и плывущих стрекоз, смотрел на улицы, бегущие к морю, как ручьи, на пышную зелень, заплетающую каменные стены. Люди видели человека с корзинкой, улыбались и не узнавали его а если его кто-то и узнавал, то улыбка не исчезала: он был не в лохмотьях, не с безумным взглядом – одет, обут и при деле… А он не знал, что обычные люди так часто смотрят на очень юных, выбравшихся из нищеты, и улыбался им в ответ, думая, что люди здесь – особенные.
Камни мощеных улиц сменялись деревянными плахами старых мостовых, горные тропинки – камнями бывшей каменоломни, холодный ручей, поивший виноградники на склоне соседней горы – песчаным берегом. Он исходил весь город, не выпуская из руки уголька, а потом и карандаша, а потом – мелка из жженой глины красновато-коричневого цвета, и рисовал, рисовал.
