Лаврентий Павлович вспомнил прошлогоднее Вовкино письмо. Даже не письмо, а перевод из какой-то ихней газеты. Сов. секретное, понятно, в одном экз., и машинистка печатавшая – давно в расходе.
Там, в Германии, вот что. Шелупонь всякая собралась вокруг Адольфа своего, а он, Адольф, не будь дурак, начал им подачки всякие давать. Ну, перед тем, правда, жидов маленько пограбил, но жидов кто ж где жалеть будет? А деньги тех жидов – бедноте да обиженным (ну, не все, ясное дело, себя, надо полагать, тоже в обиде не оставил). Умно! Это тебе не то что слать людей ради всеобщего счастья Беломорканал рыть. Вот и держится за него, за Адольфа, всякая шваль, и ох как крепко держится! А что?! Жирует на жидовские денежки, друг друга не жрет, как у нас в тридцать третьем…
От одной этой мысли зябко стало наркому, но человек он был не робкого десятка, поэтому нашел в себе храбрости додумать крамольную эту мыслишку до конца.
Вот представить себе только: заместо ихнего фюрера-хюрера поставить временно того же Призрака (как тот и намекает). Произвести в том подземелье что-нибудь наподобие нашей Великой Социалистической. Вшивых императоров – в расход, на их место – Призрака. А там уж…
А там уж и Призрака подвинуть можно: чай, и не таких подвигали. А на его место кого?..
Но на этом месте народный комиссар все же полет мысли своей пресек: мечтай – да знай меру.
Что же до Призрака – то была еще наводка такая, что Призрак этот – вообще баба. Чужак, умная голова, унюхал, что от послания Призрака французскими бабскими духами пахнет. Ну а ежели впрямь баба, то с бабами и того проще. Уж с бабами-то что делать – это Лаврентий Павлович не понаслышке знал.
И так его эта мысль про бабу-Призрака на минуту распалила, что хотел было прямо сейчас кликнуть Шурочку из молодежного отдела. Ох, хороша! А выделывает, сучка, что!..
Тут он, однако, притормозил: Шурочка – она никуда не денется, а делу – время.
– Рентгена еще раз ко мне, – приказал по внутреннему.
Через минуту вперся, вонючка, в кабинет, захныкал опять что-то про волка и хреногометрию. А уж напустил, напустил – хоть нос зажимай!
Про волка нарком с ходу пресек. Спросил в лоб:
– С майором Чужаком что?
Тот снова понес всякую хрень, но из хрени этой народный комиссар выковырял вот что: допрашивают сейчас Чужака, нехорошо допрашивают, ох расколется мужик!
Хотя… Ну а знает-то он, Чужак, что? Ничего такого, чтоб его, наркома, взять за задницу. Ну, внедрили его в волчье логово, ну, спекся – с кем не бывает. Вон уже и приказ на орден (посмертно) на провсякий случай лежит на столе. Нет, с этой стороны большой опасности вроде не предвидится.
– И что там еще в этой норе крысиной происходит?
Рентген опять пошел-поехал: какая-та там шла говорильня – о счастье, о справедливости, в общем, навроде хреногометрии все той же. Народный комиссар собрался уж было дать сигнал, чтоб вывели, да вдруг Петюня-Рентген возьми и брякни:
– Призрак… – и снова ветра пустил от ужаса, такой уж имел организм.
Последнего народный комиссар на сей раз даже не заметил.
– Ну что, что Призрак?! – вцепился он.
Оказывается: вот прямо сейчас Чужачок, золотая голова, кажись, и расколол-таки этого самого Призрака!
А как расколол?
А по запаху! Не зря унюхал в тот раз бабские духи!
Нет, таким людям, как этот Чужак, не Красное Знамя надо давать посмертно, а самый что ни есть орден Ленина – вполне заслужил.
Ну а коли Призрак – баба, теперь уже, глядишь, и попроще будет выйти на него. И как-то вообще легче на душе сделалось у народного комиссара.
Однако взглянул на Петьку-Рентгена – и снова мысли нехорошие заколобродили в голове. Ежели он, Петька, так запросто все просвечивает на расстоянии, то и его, народного комиссара, мыслишки, глядишь, когда-нибудь высветит.
Нет, ничего в этих мыслях, конечно, такого, кроме беззаветного служения…
Хотя…
Если всё, всё припомнить…
Ах, зря, зря некоторые мыслишки приходили в голову, ой как зря!..
И с этого боку Петька-Рентген, да еще с башкой его дырявой, большую угрозу представляет…
– Ты вот что, Петр, – сказал он наконец. – Ты выдь-ка, посиди в приемной (пускай теперь секретарша Светочка понюхает).
Когда Рентген удалился, нарком снова нажал кнопку внутреннего:
– Капитана Саркисова ко мне.
Вошел красивый капитан, щелкнул каблуками. Замер, лишнего не спрашивая.
– Ты, Саркисов, этого Петьку-Рентгена сейчас в приемной видел?
– Точно так!
– Как думаешь, ценный работник?
– Точно так!
– А если переработался? Не пора ему в отпуск?
– Точно так!
– Ну, ты понимаешь, какой отпуск я имею в виду. Длительный. Длиннее не бывает.
– Точно так!
Золотой работник!
– Все понял?
– Точно так, товарищ народный комиссар!
– Ну а понял – так выполняй!
– Точно так!
Исчез буквально минут на десять. Вернулся, снова щелкнул каблуками:
– Товарищ народный комиссар! Секретный агент Петр Антипович Недоноскин по агентурному прозвищу Рентген, сейчас, переходя Лубянскую площадь, был сбит неустановленным автомобилем. Скончался, не приходя в сознание. Автомобиль ищем!
Жалко, трубки он не курит, с трубкой вышло бы получше. Ну да и так сойдет!
Народный комиссар протер пенсне, сделал пустые глаза, как Коба в тот раз, и спросил рассеянно:
– Недоноскин?.. А кто такой Недоноскин?..
Молчал капитан Саркисов. А в зеленых его глазах нарком прочитал: «Гений!»
* * *
«Значит, часть испытания они прошли, – подумал майор Н.Н. Николаев, узнав о гибели Рентгена-Недоноскина. – Что ж, молодцы!» Теперь он уже не как разведчик, думающий только о деле, а просто по-человечески болел за них.
Глава 23
В яме
– Призрак! – произнес майор Чужак, и все в зале притихли, уставившись на него.
– Гм… – скрипнул помойный император, словно его мельничный жернов на миг заело. – Я тут что-то услышал или мне почудилось?
– Услышали, ваше… Услышали, сир! – закивал майор, чувствуя, что каждое произнесенное слово призадерживает его в этом мире. – Призрак как есть! Где-то тута, рядышком!
– И ты полагаешь, это тот самый Призрак, которого и мы имеем в виду?
– Тот, ваше… Тот самый, сир! – Видя, что на него все еще смотрят с сомнением, майор затараторил: – Я письмишко этого Призрака держал в руках! Мне сам Николай Иваныч доверил. Ну, то есть Ежов, падла! А я это письмишко – и на нюх, и на зуб! И пахло от него заграничными пачулями, я их сразу унюхал! А сейчас вот принюхался – ну точно, они самые, пачули эти!
