– Знала бы – позаботилась, – с досадой поморщилась Катя. – Боюсь, здесь только на Прохора и хватит.
Она открыла холодильник. На полке одиноко лежал кусок печеночной колбасы – полкило, не больше.
– Кис-кис, – позвала она и бросила коту небольшой кусочек. Видно, колбаса была не его любимого сорта, но голод не тетка, и с некоторым сомнением кот-привереда все-таки сожрал то, что было дано.
– Да, дня на два ему хватит, – оценив внушительные размеры котяры, согласился Юрий. – Ну а мы уж – как-нибудь. Как думаешь, обойдемся?
– Мы только друг без друга теперь ни минуты не обойдемся, – шепнула Катя, крепко, нежно обняла его и уткнулась лицом в его небритую щеку.
Сколько бы ему, Юрию, не оставалось жить на этом свете, те два дня, проведенные в Катиной квартире на Тверской, все равно вспоминал бы как самые счастливые в своей жизни. Было голодно (все отдавалось лишь Прохору), холодно (квартира отапливалась лишь каминами, а зажигать их было никак нельзя), но тепла, которое они своими телами передавали друг другу, им хватало сторицей.
Они были счастливы и не допускали мысли, что в счастье этом будет хоть один миг перерыва.
Увы, не бывает ничего вечного. Через два дня у Прохора закончилась колбаса. Пока кот лишь мяукал, но стенал все чаще и громче, и наконец стало ясно, что до его истошного ора остаются считаные часы.
– Хочешь не хочешь – придется выходить, – вздохнул Юрий.
– Может, лучше я? – предложила Катя. – У меня есть театральный грим, загримируюсь под какую-нибудь старушенцию, никто не узнает.
Юрий был тверд:
– Пойду я. А вот бороденку мне какую-нибудь, если найдется, приклей, не помешает.
Катя справилась с работой гримера искусно и быстро. Теперь на Юрия смотрел из зеркала повидавший жизнь старик лет семидесяти.
– Сойдет, – кивнул он.
Однако, перед тем как открыть дверь, Катя глянула в дверной глазок и прошептала:
– Черт! Там какие-то двое…
Юрий тоже посмотрел.
– Да это алкаши какие-то, – успокоил он ее, – им до нас нет дела.
– И все же… – Катя задумалась. – У меня одна мыслишка есть. Тут соседняя квартира пустует, мы туда легко перелезем через балкон.
– И что это даст?
– Увидишь! – В глазах у Кати появился озорной блеск. Она достала из сумочки небольшой тюбик. – Суперклей, – пояснила она, – схватывает мгновенно и намертво.
С этими словами она взяла стоявший здесь же, в прихожей, велосипед и хорошенько смазала клеем раму.
– Сейчас будет весело, – усмехнулась она, крутя дверной замок.
Глава 28
Сов. секретно (окончание). Галчонок
Два сержанта переговаривались на лестнице:
– Ты куда, Хренков, наган сунул?
– Сюда, за ремень.
– То-то я и гляжу. Кто ж спереди сует? У тебя же через куртку рукоятка на брюхе видна. Ежели под ремень, так назад надо. Вот, как у меня… Ить твою! Да не тут, не у окна перекладывай! Вон, в темный угол отойди, там и переложь!.. Вот так… И – сюда… И вообще – на шиша тебе наган, когда шилом работать велено?
– Так, на всякий… А у тебя наган зачем?
– Ладно, может, и пригодится. Вобла у тебя? Готовь маскировку.
– Это что, прямо вот так вот на подоконнике разделывать?
– Давай прямо. Мы ж с тобой кто? Алкаши!.. А я пивко щас открою.
– Валяй, Вася, трубы горят.
– Какой я тебе Вася, какие еще трубы?! Ты что, тудыть твою, набрался перед заданием?!
– В рот не брал. Это ж я – для конспирации.
– А-а… Вобла, однако, ничего, смотрю, свежая… Ну-ка… Да, во рту тает…
– И пивко хорошее, сегодняшнее.
– Давай сюда! Ишь, присосался! Так через час без ни шиша останемся.
– Еще ж четыре бутылки.
– А сколько еще стоять, ты знаешь? Может, до самого вечера. И налижешься – какая тогда точность стрельбы?
– Ништяк, Вася! Я, когда за стрельбы грамоту получил, – сколько я, по-твоему, перед тем принял?
– Ну…
– Гну! Как раз четыре «Жигулевского». У меня от него, от пива, меткость как раз обостряется – видать, особое свойство такое организма.
– Гляди-ка ты! Может, и у меня тоже? Ну-ка, вторую открывай…
– Тсс!
– Чё?..
– Через плечо! Вон дверь, кажись, открывается.
– Пускай себе открывается. Это какая квартира?
– Пятьдесят восьмая.
– А нам какая нужна, помнишь хоть?
– Пятьдесят девятая.
– То-то. А для пятьдесят восьмой мы для маскировки кто? Алкаши. Давай-ка открывай, в самый раз будет.
Катя и Юрий стояли в прихожей пятьдесят восьмой квартиры и по очереди смотрели в дверной глазок. Двое пьянчужек разделывали воблу на подоконнике. Что делать? Ждать? Но они могут и до вечера сосать свое пиво.
Да никакие они и не пьянчужки, хоть и лихо тянут пиво из горла, наконец сообразил Юрий: вон, у обоих под спецовками рукоятки наганов торчат сзади из-под ремней.
Катя, переодетая в мальчугана, подмигнула Юрию и, придерживая велосипед, открыла дверь.
– Дяденьки, помогите, пожалуйста, велик спустить, – вежливо попросил мальчуган, выкатывавший велосипед из пятьдесят восьмой квартиры.
– Сейчас вот все бросим и будем с твоим лисапедом возюкаться… – буркнул один из алкашей.
– Дяденьки, ну тяжело очень… – ныл малец. – Только через этот пролет, тут последняя ступенька крутая. Вам же одна секунда, дяденьки!
– Ладно, чего там… – снизошел второй алкаш. – Давай, Вася, поможем пацану.
Оба нехотя подошли и взялись за раму велосипеда.
– Ты бы хоть от масла раму протер.
– А это и не масло, дяденьки, – озорно отозвался мальчонка. С этими словами он отпустил руль и повернулся в сторону приоткрытой двери: – Все в порядке, пошли.
У сержанта Хренкова и сержанта Колуева челюсти разом отвисли. Из пятьдесят восьмой квартиры, посмеиваясь, вышел не кто иной, как знакомый им по фотографиям кочегар-доцент Васильцев, только с седой бородой. В руках он держал сумку и здоровенного котищу. А они…
Черт возьми, да что ж это такое!..
– Стреляй! – прошипел сержант Хренков, совсем забывший, что велено – шилом.
Ну а если и стрелять, то чем стрелять, чем?! Ногой, что ли?! Руки-то, руки, как цементом, прихвачены к этой раме, разве только с ладонями вместе ее от рук оторвать!
Васильцев и пацан этот спускались не спеша.
