– Климушка, денежки приготовил? Платим за месяц вперёд.
Я выуживаю последнее бабло, оставленное на хавку, отдаю.
– Спокойной ночи!
Сука! Что б тебе не уснуть сегодня, думаю. Не могла раньше спросить.
Сон потерян. Ни через час и ни через два я сам не могу уснуть.
Выхожу покурить на улицу. Спускаюсь по лестнице, прохожу мимо спальни Мымры, прислушиваюсь – храпит! Сам себе, дурак, накаркал бессонницу.
Осень берёт своё, зябко. Делаю быстрые затяжки, выпускаю дым из ноздрей, как раздражённый бык на тореадора. Хозяйка, думаю, без мужика с ума сходит. Поэтому из неё такая неудовлетворённость исходит. Злоба. Вот почему мужик бабе нужен, а мужику баба: чтобы быть добрее к себе самим и окружающим.
Прикинув, сколько без секса обхожусь я сам, – ужасаюсь, ебическая сила: три месяца!
Направляюсь к Наташкиной комнате. Стучусь. Тихо так – кошкой скребусь.
Открывает. Не спала. По лицу вижу.
– Чего тебе?
– Ебаться хочу! Курнуть есть чё?
Она выглядывает в коридор – никого.
– Заходи.
* * *
Я улетаю, улетаю, улетаю… Лет десять назад последний раз пробовал шалу. И вот он, кайф! Под тобой прекрасная девушка, а в голове играет настоящий симфонический оркестр!
– Откуда музыка? – спрашиваю.
– Не отвлекайся, – говорит Наташка. – Эта трава музыкальная. Я слушаю Вивальди…
Меня прёт во все дырки! А этот монотонный танец длится вечно: туда, сюда, обратно… туда, сюда, обратно… Ебстество есть не богохульство, а боголакомство. Я теряюсь в пространстве и во времени. Оргазм похож на затяжной прыжок парашютиста. Вначале летишь с огромной скоростью вниз, щелчок – и вот ты уже завис в воздухе. А музыка звучит, как и прежде, только какой-то какофонией ветра. Я не могу почувствовать под собой твёрдую почву, я нахожусь в подвешенном состоянии, и я понимаю, что это и есть мои координаты тела: неопределённость.
* * *
В жизни бывают моменты, которые никому не нравятся: то ли они исходят от тебя самого, то ли от кого-либо другого.
Десять часов утра. На работу я так и не вышел.
Наташка мирно спит, тихо посапывая, а я думаю: правильно ли сделал, может, стоило остаться и молча отупеть над кнопками пульта управления?
В комнату входит Митяй – мы забыли закрыться (так часто бывает у любовников) – и устраивает бучу. Я врезал ему в челюсть, и он остыл. Пообщаться не удалось, но я понял, что Наташка, так он считал, есть его девушка. Хорьком она была. Нельзя быть таким слепым.
Наташка нас выгоняет. Я плетусь в свою комнату, Митяй хнычет у её дверей. Интересно, вчера она ему дала?
Я почти никогда специально не задумывался, что предпринять: сами условия ситуации диктуют, что надо делать. Минутная слабость изменяет целую жизнь.
Ебало просило жрать, я пошёл искать новое место работы.
* * *
Весь мир растворяется в одном измерении.
И я сам.
Злоба, хуё-моё.
На всё происходящее.
Переделать под себя мир не под силу: сильная личность способна переустроить его, чаще не осознавая в полной мере той ответственности, которую нормальный человек не может возложить на свой горб. На то она и сильная личность, доминантная, способная, без всяких прикрас, ебать других до потери пульса ради достижения своей – благой? – цели.
Добрый-добрый бригадир грузчиков одного из многочисленных мясокомбинатов города платит пять сотен в конце дня. На пару дней хватит. Чтобы поесть. Временная работа – это всегда физический труд, тяжкий, способный убить кого угодно, как диктатор, если смириться с ним на всю оставшуюся, такую короткую жизнь, коль подчинился. Выгрузив вагон соли, однохуйственно, я извёл из себя столько же липкого пота.
Чай не пьём без сухарей,
Не живём без сдобного.
Кто сказал, что хуй совсем?
Да ничего подобного.
– Завтра два вагона сахара придёт, – говорит бригадир. – Ты меня устраиваешь, умеешь работать.
Когда деваться некуда, хватаешься за что угодно.
– Я подумаю, – говорю. Он-то не может знать, что меня не удовлетворяет такая оплата труда, бляха-муха. И тяжело, однако.
* * *
Килька плавает в томате,
Кильке очень хорошо.
Только ты, ебёна матерь
Места в жизни не нашёл.
И вот в голове звучит отчётливый стук. Как будто кто-то стучится настойчиво в дверь: тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук…
Неужели трава до сих пор действует?
2008 год
Физиология секса, или прелести сексуальной жизни
Вероника приходит ко мне домой каждый вечер. У неё мрачное красивое лицо. Она редко улыбается, но этому, наверное, есть своё объяснение: я редко шучу. Но Веронике, кажется, не нужны мои пошлые шутки и приколы, она серьёзная девушка, и она знает себе цену, или знала, пока не познакомилась со мной.
А знакомство произошло в ночном клубе. Я сидел с друзьями за столиком. Подходит красивая брюнетка, садится напротив меня. Я наливаю ей шампанского, было очевидно, что она слегка пьяна. Она наклоняется через столик и, перекрикивая какофонию музыки и шума, говорит, обращаясь только ко мне, но так, что слышат все:
– Как насчёт разнузданного секса?
Неожиданное предложение, скажу. Я смотрю на неё, тупо улыбаюсь. Она добавляет:
– Со мной. Меня зовут Вероника. Это не развод. Я так хочу.
Мы закрываемся в женском туалете (сюда идёт меньший поток посетителей). Она расстёгивает на джинсах ширинку, достаёт член, клацает зубами два раза. Я приподнимаю ей подбородок одной рукой, другая рука прячет член, застёгивает ширинку – мне становится как-то не по себе.
– Пошли танцевать, – говорю ей.
Она расстроена.
– Во сне я скриплю зубами, – поясняет она.
– Это не самое страшное. Вечером поехали ко мне, а?
Так бывает, любишь одну, а спишь с другой. Или: спишь только с ней, а думаешь совсем о другой женщине. Что, разумеется, одно и то же. Можно сказать и так: спишь с одной, любишь другую, а думаешь о третьей. В любом случае приходится раздваиваться, а значит врать.
Мне кажется, я запутался.
Ей только-только исполнилось девятнадцать. Четырнадцать лет разницы. Настоящая пропасть! Она называет меня «папик».
Не знаю, что находит во мне она. Я вижу в ней красивую куклу, предназначенную для секса. Видеть в ней дочку – я тоже не могу, не та разница в возрасте.
