В каждой хорошенькой девушке,
В каждой застенчивой лапушке,
Могут быть где-то упрятаны
Блядские гены прабабушки.
Вынув банан изо рта, Оля откусила его и дала откусить Василию. Он повиновался, за всем этим действом для него прослеживалось продолжение. В этот момент послышались аплодисменты с соседнего столика. Аплодировали кавказцы. Делали они это вызывающе. Нарочито медленно.
На сцене серьёзных битв не бывает. Василий встал из-за стола и врезал одному из них в лицо. Вполсилы. Завязалась драка.
Мир не создан из одних удовольствий, скажем так. То, что Василия привело к гневу – было в нём самом, было, наверняка, и у пострадавшего. То, что он увидел и почувствовал до этого, – это было необходимо ему и заранее предназначалось. Но агрессия лишила его – самого необходимого на тот момент: женской ласки.
Остаток ночи он провёл в отделении полиции.
ВОСЕМЬ ДНЕЙ НАЗАД
Василий, казалось, не пьянел. Он продолжал оставаться разумным человеком и, самое главное, мог понимать сам.
– Я не жалею, что родился в это дурацкое время, – сказал он. – Меня судьба уберегла. Хотя могли убить.
Он налил себе и Сашке, собутыльнику, который внимательно его слушал. Василий был в гостях. Ему хотелось выговориться. Иногда такое случалось.
– Та война, первая, не облагораживала солдат. И я в ней участвовал.
Сашка поднял рюмку, выпили молча.
– Я слыхал, тебя, Вася, государственной наградой наградили, Орденом Мужества, – Сашка взял инициативу на себя, налил водки ещё, не делая большого промежутка между очередной рюмкой… он сбился со счёту и чувствовал, настал тот момент, чтобы услышать Василия.
– Было…
– Интересно, просто.
Василий на него посмотрел внимательно, удостоверившись, что это не праздный интерес, глянул потом на остатки в бутылке, сказал:
– Давай выпьем снова храброй.
– За тебя!
Осушив рюмку, Василий сосредоточился.
– Некоторые события обязаны быть смешаны с этой вот дрянью, – он показал рукой на водку, – чтобы не такими трагическими представлялись. Мы, Саня, были вооружены по максимуму, пистолеты, автоматы, пулемёты. И водка. Без неё никак. Еды не хватало, а водка всегда была. Командир взвода, старший лейтенант Клименко, смотрел сквозь пальцы на то, как мы пьём. Он сам вместе с нами выпивал. В прошлом боец ОМОНа – Клименко уволили за пьянку, что было неподтверждённым слухом. Снайпер Игорь, тоже контрактник, как и я, дружок мой, не отставал, так же любил выпить. Солдатам срочной службы не наливали, кстати. Вечно чумазые, их легко можно было отличить от контрактников, они не следили за собой. О чём говорить – правильно? – если б я им наливал и вместе пил, верно? – Василий сделал паузу, задумался.
Санёк согласился. Он не мог не согласиться, так как первую войну напоминал ему дядька, Герой России, Булгаков Владимир Васильевич, которому генерал-полковник Геннадий Трошев дал очень лестную характеристику в своей книге: «Его мощная, крепкая фигура, громовой голос, преждевременная седина, характерные морщины на лице (словно высеченном из камня) создают образ старого рубаки-генерала, прошедшего через множество военных испытаний». Именно напоминал, потому что Владимир Васильевич был не разговорчив, лишь эмоции и гримасы на лице выдавали его, когда за семейным столом он малость перебирал водки и уходил как бы от действительности, возвращаясь туда, где воевал.
– Порой срочники не знали, какое сегодня число, спрашивали, – продолжил Василий. – А я шутил, как днюха будет, скажу, нальёшь потом. В армии ценят юмор. Особенно чёрный, – Василий улыбнулся. – Кто-то написал в письме, было, типа того: мама, пишу тебе на сапоге погибшего друга. Извини за плохой почерк, он ещё дёргается. И если кто-то б пошутил вот так, мол, в городе вино и бабы, вперёд – Грозный взяли сразу, немедленно на одном «Ура!»
Санёк уточнил:
– Орден-то за что дали? Не за чёрный юмор и пьянство?
– Не держи стаканы пустыми, лей!
Они выпили, Василий продолжил рассказ:
– В тот вечер сидели в палатке. Как обычно пили. Забегает Клименко, говорит, подорвались, в километре от нас бой идёт!.. Хватаем оружие, я ещё водку хватаю, прыгаем в БТР. Едем. Игорь по каске сверху стучит, как в незнакомую дверь, наливай. Мы с ним ёбнули. Клименко с нами. И вот уже выпрыгиваем с БТР, со всех сторон – шквал огня, момент истины. Граната от РПГ где-то рядом взорвалась. Я упал на землю, лежу. Все лежат. Огонь был таким сильным, что невозможно поднять голову. Повсюду, казалось, слышались крики и стоны раненых. Ну, думаю, хана. Лишь бы без паники. А перед глазами, Санёк, прошлая жизнь мелькает. Кадров мало, но они все яркие такие! И здесь меня переклинило, водка, наверно, поджопник дала. Я быстро вскочил на ноги, подбежал к одному раненому, схватил, затащил в БТР. Кто-то мне крикнул, идиот! Убьют! Но я уже тащил второго. Когда бежал за третьим, крикнул, как бы между прочим, всё равно никто не услышал, блядь, замолчите, хватит стрелять! И вдруг тишина, Санёк! С той и другой стороны. Секунд на десять. А для меня и для тех, кто попал в засаду, – целая вечность, чтобы успеть. Я хватаю раненого, несу на броню. Механику говорю, поехали. Он мне – шансов вернуться мало. А я ему, поехали! И нам повезло… Вернулись: спасли и спаслись. Через месяц, наверное, я попал в госпиталь. В Моздок. Так, лёгкое ранение ляжки, шальная пуля. Дня через три полковник заходит и свита штабных, вручают орден, благодарят. И полковник спрашивает, как это мне удалось спасти троих ребят? А я ему возьми да скажи, что это не я, а храбрая водка выручила. Видно, он ничего не понял. С тех пор я водку храброй называю. Она помогает, и тогда помогала: дрожь унять, жалость к чеченцам заглушить, которая оборачивалась гибелью наших солдат, и в то же время проявить себя простой надписью на стене: «Чичи! Вам пиздец!» И никакой торжественности, Саня.
ДЕСЯТЬ ДНЕЙ НАЗАД
Жизнь даёт то, что ожидаешь от неё получить, а не то, чего хочешь.
Комнату наполнял тошнотворный сладковатый запах разлагающегося трупа, который пролежал в квартире, если верить бумаге, белее двух дней. Василий открыл окно, вышел в подъезд, оставив дверь открытой, чтобы дать помещению проветриться. Закурил. Затем вернулся в ненавистную ему комнату.
Напарник ходил за ним по пятам. Василий грозно посмотрел на него: сейчас Андрей был не просто неприятен ему, как эта вонь, он стал ему ненавистен.
Василий перевёл взгляд на то место, где когда-то лежал покойник (говорили, молодая девушка, убита сожителем), – полиция труп забрала, а мокрое место осталось, – задержал дыхание. Он понимал, что ему всё равно придётся мыть квартиру, работа у него такая. А Андрей, как назло, забыл респираторы.
– Что прикажешь делать, Андрюша? Вонищу эту нюхать? Ну, напарник достался!
Андрей молчал. Он чувствовал за собой свою вину. Работа – ужас, конечно, но за неё хорошо платили.
