Снаряды били по ней тоже под острым углом, но сыграло свою роль небольшое расстояние. Третий или четвертый по счету фугас врезался в раскрошенную щербину и рванул с полной силой, пробив сквозную дыру. Не такое и большое было это отверстие. Но взрывная волна, град осколков и кусков бетона ударили внутрь. Смели половину расчета, свернули часть механизмов наводки.
Самоходка лейтенанта Воробьева, вовремя остановившись, тоже стреляла, и очередным снарядом наводчик пробил еще одну дыру. Полуразбитый дот наполнился дымом, из задних дверей выскочили двое уцелевших артиллеристов. Они сумели сделать шаг-другой, упали и поползли прочь. Десантники посылали в их сторону торопливые автоматные очереди.
Внутри дота что-то горело, и в любую минуту могли сдетонировать снаряды.
— Автомат! Где автомат? — выкрикивал лейтенант Воробьев. — Я их сейчас пришибу. Они Серегу убили!
Наводчик, старше других по возрасту и самый опытный сержант в экипаже, понял, что напряжение двухдневного боя, гибель экипажа Астахова, смерть их заряжающего Сергея Косых надломили молодого командира.
— Давай снаряд, — заорал он на Воробьева, который временно взял на себя обязанности заряжающего. — Не видишь, «гадюка» впереди!
Противотанковую 75-миллиметровую пушку — «гадюку» разбили сразу из нескольких орудий. Три танка, две самоходки и пополненный за ночь десант продвигались вперед.
Перевалив очередной подъем, Чистяков увидел впереди позицию гаубичного дивизиона. Восемь орудий с массивными дульными тормозами вели огонь по какой-то цели.
Заметив приближающиеся танки и самоходки, все восемь расчетов стали торопливо разворачивать стволы в сторону русских машин.
Эти сильные и довольно скорострельные гаубицы в советских справочниках почему-то упорно относили к классу легкой артиллерии. Однако фугасный снаряд «стопятки» весил 15 килограммов и был опасен для любой бронетехники. Особенно когда расстояние было не слишком большое.
Сейчас оно не превышало семисот метров, а расчеты разворачивали двухтонные орудия с завидной быстротой.
Коля Марфин, которого успели перевязать и поставили вторым заряжающим, облизнул пересохшие губы. Восемь гаубиц сразу!
— Сейчас дадут, — прошептал он. — Вот это салют получится… из восьми стволов.
Батарея Петра Тырсина, самоходки Виктора Ерофеева, Анатолия Корсака и полтора десятка танков набирали скорость, охватывая немецкий укрепрайон с правого фланга. Полчаса назад закончилась ночная вылазка разведвзвода. Сейчас в глубине немецких позиций слышались орудийные выстрелы и взрывы — наступала группа Чистякова.
Как было условлено, танки и «зверобои» разделились тоже на две группы. Рота «тридцатьчетверок» под командой комбата Рябухина двигалась в направлении высоты, вдоль низины, расчищенной ночью от мин. Механики сбавляли скорость, опасаясь оставшихся мин.
Слегка приотстав, за ними шла батарея Тырсина, состоящая из четырех машин. Одну самоходку потеряли вчера. Снаряд пробил лобовую броню, два человека из экипажа погибли, а трое других получили сильные ожоги. Самоходки Ерофеева, Корсака и три танка резко свернули вправо, делая крюк.
Сверху ударил залп. Пока вела огонь батарея гаубиц — «стопяток», но скоро ударит из дота тяжелое противотанковое орудие и 75-миллиметровые «гадюки».
«Тигр» удалось вчера уничтожить, но на высоте хватало стволов и без него. Самой опасной точкой оставался дот, который так и не удалось разрушить. Для этого требовалось подойти ближе, но немцы не дали этого сделать. Помешало минное поле и плотный артиллерийский огонь.
Сегодня атаку поддерживала батарея тяжелых 120-миллиметровых минометов и трехдюймовые пушки ЗИС-3. Мины взрывались вокруг дота, одна угодила в верхнюю часть, но, кажется, вреда не причинила.
Медленно открылась заслонка, и с расстояния восьмисот метров ударил первый выстрел. Самоходки послали несколько снарядов в ответ, однако попасть в амбразуру не смогли, а толстые стены дота держали удары.
Очередной снаряд, выпущенный из дота, накрыл «тридцатьчетверку». Разворачиваясь, она сползала в низину, и ей удалось уйти из-под огня.
Спустя минуты подорвалась на мине другая «тридцатьчетверка». Ее добили выстрелом из дота, и сразу усилили огонь противотанковые пушки.
В темноте саперы обезвредили не все мины. Этому танку не повезло. Взрыв не только порвал гусеницу, но и вынес два колеса, лопнули тяги. Покидать обездвиженную «тридцатьчетверку» с исправным орудием экипаж не имел права.
Командир принял свое решение. Двое контуженных танкистов выбрались наружу и бежали к низине. Башенное орудие вело огонь и разбило одну из «гадюк». Вторая с большой точностью всадила снаряд в полуоткрытый люк.
Там сидел погибший механик. Он не ощутил удара, разрывающего его тело. Вскрикнул лейтенант, которому этот снаряд смял и перебил ногу. Он продолжал цепляться за рукоятки поворота орудия, но чувствовал, что теряет сознание.
— Данила, уходи, — прошептал он, однако заряжающий медлил.
— Слышишь меня, — губы теряющего сознание лейтенанта едва шевелились. — Спасайся, чего зря погибать.
— Слышу. Сейчас…
Потерянная минута не оставила заряжающему шанса выжить. Сдетонировал фугасный снаряд в боеукладке, вспыхнул порох сразу в нескольких гильзах. Младший сержант-заряжающий горел вместе со своим командиром.
Боль и отчаяние вытолкнули его наружу. Он продолжал гореть, перевалившись через край люка. Обозленные экипажи других машин стреляли, посылая снаряд за снарядом, и хотели продолжить атаку, но их остановила команда майора Рябухина, который понял, что танки не смогут прорваться к вершине.
— Назад! Всем отходить. Нас прикроют самоходки.
Три «зверобоя» посылали снизу вверх тяжелые фугасы. Четвертая самоходка получила удар в лобовую броню и скатывалась по склону. Командир и наводчик были контужены. Механик-водитель не рискнул разворачиваться и подставлять под снаряды более уязвимую бортовую часть, колеса и гусеницы.
Павел Рогожкин пересел за прицел (он неплохо стрелял) и сумел вложить фугас в основание дота. Ответный выстрел, как огромным зубилом, ударил вскользь по броне, пропахав глубокую борозду.
Если бы 88-миллиметровая раскаленная болванка прошла на десяток сантиметров правее, она бы наверняка пробила рубку и разнесла все внутри. У заряжающего вывалился из рук снаряд, а от сильного толчка выключилось зажигание.
Это страшно, когда в бою вдруг наступает такая тишина. Она пахнет смертью и лишает даже смелых людей самообладания. Рвался к люку молодой радист. Его отпихнул ногой механик.
— Не мешай! Сиди на месте.
— Убьют ведь…
Над головой ахнуло орудие, которое зарядил сам Рогожкин. Самоходка Тырсина разбила противотанковую пушку. Поддерживая самоходку, вели беглый огонь «тридцатьчетверки». И неожиданно зачихал, завелся двигатель.
