— Осколком, — машинально поправил его Чистяков. — Снаряд тебя бы, как тех танкистов, разорвал.
— Пусть осколком. Все равно кровь пролил.
— Герой! Орден тебе. Ладно, не куксись, — доставая папиросы, сказал комбат. — Закурим «беломора» На войне никому не сладко.
— Это точно, — согласился шофер, принимая папиросу. — Дорого нам этот аэродром обошелся.
— Фрицы воевать умеют. А за свою землю зубами цепляться будут.
Пока отсутствовали, на аэродроме появились неожиданные гости. Трое мужчин в полосатых лагерных робах и таких же шапочках с нашивками-номерами. Один был одет в немецкую шинель, покрытую засохшей кровью, — должно быть, снял с трупа.
Все трое были истощены, выпирали скулы, а глаза ввалились в подлобье. Чистяков уже не раз встречал узников концлагерей или тюрем. Кроме истощения, они выделялись серым неживым цветом кожи и глубоко запавшими тусклыми глазами.
Оказалось, все трое убежали из пересыльного лагеря. Двое были поляки, третий то ли норвежец, то ли швед. Поляк в шинели торопливо говорил, глотая слова и задыхаясь от возбуждения.
В их лагере последние дни шла эвакуация и одновременно массовые расстрелы. Сейчас охрана, кажется, разбежалась.
— Гонялись за нами на машинах, — рассказывал поляк. — Некоторых убили, другие спаслись.
Кто-то из танкистов принес две трофейные теплые куртки. Заключенным совали хлеб, колбасу, консервы. Налили всем троим в кружки трофейного рома.
— За победу!
— За Красную Армию!
Видимо, последние несколько дней они не видели пищи. Мужчины жевали хлеб, колбасу, но не могли проглотить еду. Проталкивали разжеванные куски пальцами в горло, давились, кашляли.
— Вы когда последний раз ели? — спросил майор. Поляк показал четыре пальца.
— Четыре дня. Может, больше.
— Им чаю вскипятить надо, а то помрут, — сказал пожилой старшина. — Заворот кишок может случиться.
— Дайте воды для начала, — вмешался Чистяков. — Не суйте куски, и правда, помрут. Ваш лагерь далеко отсюда?
Из торопливых объяснений поняли, что до лагеря километров шесть, а место называется Зеленая Гора.
— Зелена Гора, — несколько раз повторил поляк. — Клятое място.
— Там живые остались?
Все трое пожимали плечами. Наверное, остались, если немцы не добили. Возможно, кто-то сумел спрятаться.
— Швабы два дня людей стреляли, — рассказывал поляк. — Многих побили.
— А немцы, фрицы в лагере еще есть? — допытывался Лыков.
— Не знаем. Может, и есть. Большинство сбежали.
Майор Лыков отвел Чистякова в сторону.
— Возьми с собой «тридцатьчетверку» и бойцов десятка полтора. Проверь, что и как. А я в штаб сообщу, пусть пришлют особистов и врачей.
Пересыльный концлагерь представлял из себя квадрат шириной с полкилометра, огороженный двумя рядами колючей проволоки. Его спешно возвели осенью сорок четвертого года и использовали как временный пункт для содержания военнопленных и антифашистов, которых собирались эвакуировать на запад.
Часть узников, больных, ослабевших, расстреливали и закапывали в ямах за лагерем. Когда стало ясно, что советские войска наступают слишком быстро, была спешно разработана операция «Ночь и туман».
Нацистские лидеры любили подобные названия, в которых им виделся древний арийский дух, который возвышал германскую решительность в борьбе с врагами рейха.
На самом деле происходила очередная бойня. В разных местах: лагерях, тюрьмах, в подвалах гестапо — снова звучали выстрелы, пулеметные и автоматные очереди. Убивали военнопленных, заложников, политических врагов рейха и просто людей, которые, по мнению нацистов, не имели права на дальнейшую жизнь.
В пересыльном лагере возле поселка Зеленая Гора, согласно обнаруженным документам, были расстреляны 1160 заключенных. Это были поляки, русские, чехи, словаки, французы, югославы, немцы и люди других национальностей.
Когда тяжелая самоходка капитана Чистякова и «тридцатьчетверка» младшего лейтенанта Олега Васильченко приближались к лагерю, первое, что они увидели, — поднимавшийся дым.
Ворота были распахнуты, догорали бараки и щитовой дом, где размещалась охрана. Две многоместные армейские палатки тоже пытались сжечь, но влажный брезент выгорел лишь кусками, тлела солома, служившая подстилкой для заключенных. Между бараками лежали мертвые тела в знакомых полосатых робах, но их было немного.
— А где остальные? — спросил Чистяков.
— Там, за лагерем, — показывали направление все трое заключенных, сидевшие на броне самоходки вместе с десантниками.
За лагерем, в низине, обнаружили ров, заполненный расстрелянными людьми. Капитан Чистяков воевал с мая сорок второго, повидал многое. Но такое зрелище предстало перед ним впервые. Глубокая яма была завалена сотнями тел в полосатых робах. Обычно эсэсовцы успевали замести следы своих спецопераций. Заровнять ямы, набитые казненными, сжечь тела. Но здесь времени у них не хватило.
Все произошло совсем недавно. Часть заключенных расстреливали, возможно, в тот час, когда танки и самоходки вступили в бой с немецким заслоном возле аэродрома.
Следы на снегу были совсем свежие, кровь не везде успела застыть. В том месте, где стоял пулемет, из которого расстреливали заключенных, снег растаял до земли на площадке в несколько квадратных метров. Сотни горячих гильз, пламя, бьющее из ствола, и раскаленный ствол растопили его, обуглили траву.
Во рву началось какое-то шевеление. Расталкивая мертвых, пытались выбраться уцелевшие. Им помогали вылезти из ямы, кого-то перевязывали, наливали трофейный ром, отдавали старые бушлаты, куски брезента. Десантники вытряхивали из вещмешков запасное белье, полотенца, портянки — все, что могло согреть окоченевших заключенных. Мороз был не сильный. Но холодный сырой ветер продувал изможденных людей насквозь. Многие садились на снег, другие что-то бессвязно рассказывали, некоторые плакали.
— Русские есть? — выкрикнул Чистяков.
— Есть, — поднялся рослый, казавшийся еще более худым и костлявым, человек неопределенного возраста. — Красноармеец Зосимов, восемьсот одиннадцатый стрелковый полк, Западный фронт.
— Строй всех уцелевших и веди к лагерю. Здесь вы померзнете. Кто не может идти, подвезем на броне.
Группа, человек пятнадцать, медленно потянулась к лагерю. Командир «тридцатьчетверки» Олег Васильченко, закончивший два месяца назад танковое училище, застыл возле рва.
Он не мог отвести взгляда от груды тел. Ближний к краю заключенный лежал с запрокинутой головой, рот был широко открыт в жуткой неживой улыбке. Его сосед словно подмигивал танкисту прищуренным глазом, второй был выбит. На спине одного из расстрелянных отпечаталась строчка рваных выходных отверстий, но крови было немного.
