Рядом уже топали опомнившиеся товарищи. В нетерпении подпрыгивал Пашка Дорофеев. Он хотел помочь командиру, но в недоумении встал перед клубком из тел и мельтешащих конечностей.
– Командир, что у тебя с этим козлом? – выкрикнул Костюк.
– Характерами не сошлись, – прохрипел Андрей, пытаясь вывернуть непоседливые руки уголовника.
– Да не лезь ты, Пашка! – выкрикнул Савельев. – Капитан сам сейчас разберется!
Как в воду глядел товарищ! Трофим отчаянно взбрыкнул, окатив Андрея слюной. Бешенство обуяло Окуленко окончательно, затмило остатки разума. Пальцы бандита впились в его горло. Он избавился от хватки ударом колена в промежность и коротко врезал в горло. Этот решительный удар переломил шейные позвонки бандита.
Капитан откатился в сторону, восстанавливая дыхание. Сознание заволокло свинцовой мутью, но ничего летального в этом не было.
Трофим колотился в агонии, давился собственными выделениями. Он издал что-то трубное, незаконченное и затих.
– Ну, ты и отжег, командир!.. – сказал Дорофеев, помогая ему подняться. – Сам осудил упыря, собственным законом. Посмотри, до чего ты его довел!
Смотреть на мертвого поганца бывшему капитану милиции решительно не хотелось. Держась за горло, Андрей ползал по земле, искал автомат, едва не поменявший хозяина.
– Он и Ступию осудил! – выкрикнул с другого конца огорода Костюк. – К высшей мере, блин! У этого придурка от рожи ни хрена не осталось. Ты ему, Андрюха, полмагазина в затылок всадил! А как же справедливый суд, тюрьма? Ладно, командир, не парься, собаке – собачья смерть!
В покинутой баньке вдруг разразилась автоматная стрельба! Все бросились обратно, даже Андрей, позабывший про свое травмированное горло.
Невысокий Савельев колобком вкатился в баню и начал жутко ругаться. За ним туда ввалились остальные. Мертвецов в помывочном отделении явно прибыло. Прохор с Гориком лежали на полу – лица обезображены, рты оскалены. Оба крест-накрест были перечеркнуты пулевыми отверстиями. От крови в тесном пространстве было некуда ступить.
– Уплачено… – отрешенно пробормотал Липник, извлекая из автомата пустой магазин.
– Ну и что это было, Серега? – не понял Дорофеев.
– Хамили, – коротко пояснил Липник.
– Ага, – понимающе протянул Голуб. – Тогда, конечно, другого лекарства не существует.
– Осуждаешь, командир? – Липник глянул на Андрея с какой-то непонятной злостью.
Он был еще не в курсе, что капитан Андрей Окуленко тоже славно поработал на задворках баньки.
– Не могу смотреть на эту мразь, слушать, как они меня матерят. Сам не свой становлюсь. У тебя ведь никого не убили на этой войне?
– Сплюнь, – пробормотал Андрей, невольно отворачиваясь.
У него на этой глупой и беспощадной войне, к счастью, никого не убили. Семья в порядке, хотя и находилась в Ломове, родня из Макеевки успела эвакуироваться в Россию еще до начала полномасштабных боевых действий.
Вдалеке уже ревела сирена реанимобиля, громыхала ржавыми боками машина для перевозки задержанных и заключенных. Это чудо техники под названием «Безумный Макс» ополченческие Кулибины сконструировали из бывшего мусоровоза. Они удалили из него все ненужное и наварили на корпус стальные решетки. В случае нужды мусоровоз непринужденно превращался в зловещую боевую машину, призванную внушать трепет врагу.
Застонала девочка, лежащая под одеялом, приподнялась – взъерошенная, серая от потрясения, уставилась невидящими глазами на свою истерзанную мать, которую Голуб догадался хоть как-то прикрыть одеялом. Слезы ползли по впалым щекам. Ополченцы, навидавшиеся всякого, смущенно отвернулись.
– Ладно, мужики, пойдем на улицу, – пробормотал Андрей. – Пора встречать долгожданных гостей. Черт бы побрал этих сонь!
Глава 2
Окуленко вернулся домой лишь под утро, дико уставший, с раскалывающейся головой. В Крановом переулке на южной оконечности Ломова было тихо и безмятежно. Стояла сонная тишина, в воздухе остро пахло травами и цветами.
Снаряды в такую даль залетали редко, разрушений здесь было немного. Значительная часть жителей этого района уехала отсюда, но жизнь тут была вполне сносной. Андрею сложно было представить, что это тот же город, который он патрулирует четвертую ночь, не расставаясь с автоматом.
Несколько минут он постоял у калитки, вслушиваясь в сонную тишину, потом затоптал окурок и пересек двор. Хозяйство приходило в запустение. С этой проклятой службой, отнимающей практически все время, он окончательно забросил дом. У сарая валялась груда чурок, которые некогда было порубить, крыша бани окончательно просела.
Впрочем, бурьян не лез во все щели, половина картошки на участке была выкопана – значит, Ольга с пользой провела день. За шторами поблескивал свет. Жена еще не ложилась, ждала мужа.
Стройная фигурка, которую не мог испортить никакой мешковатый халат, поднялась из-за стола и утонула в его объятиях. Он целовал ее в сонные глаза, гладил приятно пахнущие волосы. В свои тридцать два Ольга выглядела идеально, даже морщинки возле глаз ее не портили, а лишь усиливали сексуальное притяжение.
До войны она работала гинекологом, теперь сидела дома. Районную больницу разбомбили, профессия стала невостребованной.
Зато ребенок – восьмилетняя Людочка – всегда была под присмотром. Она помогала матери по хозяйству и даже иногда видела папу, в основном спящего.
Занятия в школе еще не начались. Учебное заведение находилось в опасной зоне. Снаряды временами прилетали на двор, вдребезги разнесли спортзал.
Приказом новых властей «первое сентября» перенесли на месяц. Дети, конечно, нисколько не возражали, но это был явно не предел. У украинских артиллеристов имелась дурная привычка бить куда попало, а потом сваливать свои грехи на ополченцев.
– Как я устала ждать тебя!.. – шептала Ольга, гладя его по отросшей щетине. – Уже четыре ночи одна, жду и не знаю, вернешься ли ты.
– Другую нашел, – пошутил Андрей. – Она такая беспокойная, боевая и отнимает массу времени. Ночь еще не кончилась, милая. – Он осыпал жену поцелуями. – Мы можем все наверстать и даже выспаться.
Первым делом Андрей заглянул в детскую – белокурая Людочка спала, шумно посапывая, – потом снял автомат, амуницию, осточертевший камуфляж. Ольга покормила его то ли завтраком, то ли ужином. Она сидела напротив, подперев кулачком подбородок, разглядывала с любовью. Потом женщина спохватилась, принесла из шкафа графин с ароматной сливовой настойкой, бесперебойно производимой бабой Нюрой, живущей через дорогу, налила мужу в бокал.
– Это обязательное условие? – удивился Андрей.
– Это лекарство, – заявила Ольга. – Для преодоления депрессивных явлений. Уж поверь дипломированному медику. По старой, кстати, цене, – похвасталась супруга. – Баба Нюра безбожно завышает цену своей продукции, ссылаясь на дороговизну сырья, войну, мировой экономический кризис и внезапный визит патруля ополчения, который отобрал у нее все, что она наварила на неделю.
