Спустя несколько недель мы получили семьдесят семь заполненных бывшими вегетарианцами анкет. В среднем участники исследования придерживались вегетарианства в течение десяти лет и лишь затем возвращались к мясоедению. В книге «Лицо в твоей тарелке: истина о еде» Джеффри Муссаеф Мэссон воспевает преимущества отказа от животной пищи так: «Большую часть своей жизни я был вегетарианцем и ни разу серьезно не болел. Сейчас мне шестьдесят восемь. Я уже несколько лет придерживаюсь веганства и никогда не чувствовал себя лучше, чем сейчас. Я вешу меньше, чем в тридцать лет; я сильнее, чем был в сорок; я простужаюсь или подхватываю незначительные заболевания реже, чем в пятьдесят. За всю жизнь я ни разу не болел сколь-либо серьезными болезнями».
Повезло человеку. Наше исследование показало, что, хотя большинство вегетарианцев отказались от мяса с целью заботы о здоровье, наиболее частой причиной их возвращения к мясоедению было ухудшение самочувствия. Вспомните Стейси — она перестала ограничивать свой рацион, когда поняла, что все время чувствует себя больной. То же самое сообщило и большинство вегетарианцев, отвечавших на нашу анкету. Один из них написал так: «Я все время чувствовал слабость и болел. Мне было очень плохо даже тогда, когда я включил в свой рацион самую разнообразную пищу в соответствии с рекомендациями РЕТА». А вот слова другого опрошенного: «Я все время болел, несмотря на то что регулярно делал инъекции препаратов железа и пил витаминные добавки. Лучше мне не становилось, и врач посоветовал мне есть мясо в том или ином виде. Я подумал, что будет глупо есть только курятину или рыбу — это такие же живые существа, как корова и свинья. Поэтому я перестал отказываться от мяса и стал есть все мясо вообще». Самый краткий ответ принадлежал респонденту, написавшему: «По мне, лучше мертвая корова, чем анемия».
Вегетарианцы вновь начинают есть мясо и по другим причинам. Многие участники нашего исследования просто устали от сложностей, связанных с вегетарианством или веганством, — то в их районе не продавались качественные органические овощи, то эти овощи стоили слишком дорого, то у самих вегетарианцев не хватало времени готовить качественную пищу, то они просто уставали от такой жизни. Вот как описывает Гэри Стейнер трудности, с которыми он столкнулся: «Если вы не пробовали побыть строгим веганом в обществе завзятых мясоедов, вы ничего в этой жизни не пробовали. То, что поначалу было простым делом, превращается в вечный подвиг».
Некоторые вегетарианцы просто скучают по вкусу мяса. Некоторые участники исследования говорили, что им отчаянно недоставало протеинов, а запах жареного бекона сводил их с ума. Один написал: «Я просто все время был голоден и не мог утолить голод ничем, кроме мяса». Другой респондент был еще более лаконичен: «Голодный студент + возвращение домой, гулянка с приятелями + полсотни горячих куриных крылышек на кухонном столе = сдаюсь».
Мясо как арена битвы между мозгом и телом
В бытность свою студентом психолог Джонатан Хайдт прочел книгу Питера Сингера «Практическая этика» и немедленно решил, что промышленное производство мяса аморально. Однако знание о жестокостях, творящихся в индустриальном сельском хозяйстве, никак не сказалось на его диете. Он пишет: «С того самого дня я стал непримиримым противником всех видов промышленного скотоводства и птицеводства. Впрочем, я не одобрял их с точки зрения этики, однако привычкам своим не изменил. Мне нравится вкус мяса, и единственным эффектом чтения Сингера стало то, что теперь, заказывая гамбургер, я всякий раз думаю о собственном лицемерии».
Аналогичный опыт есть и у меня. Я вырос в семье, где любимым блюдом было мясо с картошкой, а порой мы ели мясо трижды в день. Чаще всего это были «три г» — грудинка, говядина и гуляш. Сейчас у меня совсем другие вкусы. Мы с Мэри Джин больше всего ценим запахи, и потому предпочитаем блюда в средиземноморском стиле, которые к тому же и полезны — у них обычно вкус помидоров, лимона и чеснока, а гарниром служит паста и рис. Мясо мы тоже едим, хотя и значительно меньше, чем прежде, причем предпочитаем то, которое летало или плавало.
Я делаю какие-то чисто символические попытки уменьшить количество жестокости, творимой с животными. Яйца я покупаю у нашей знакомой, Лидии, которая не надышится на своих кур породы араукана и берд-рокс. Я втрое переплачиваю, покупая кур у фирмы Bell and Evans — на их веб-сайте говорится, что они «позволяют своим курам нежиться на солнышке». Если же мы время от времени готовим бифштекс, то покупаем мясо у Niman Ranch — фирмы, которая продает мясо «скота, выращенного в гуманных условиях и происходящего с надежных семейных ферм и ранчо США». И при этом я прекрасно знаю, что, по мнению Consumer Reports, такие слова, как «естественный» и «гуманный», обычно являются маркетинговыми ходами и ничего, в сущности, не значат.
Мясо занимает ту часть нашей личности, где, говоря словами персонажа Аль Пачино из «Адвоката дьявола», «помимо человека происходит битва между разумом и телом». Наиболее естественным взаимодействием человека с животным является наше желание съесть это животное. Метафорически выражаясь, любовь к мясу «заложена у нас в генах», как у шимпанзе. Но, хотя мы с Джонатаном Хайдтом и подобными нам людьми сдаемся на милость своих инстинктов, человек остается единственным живым существом, которое способно посмотреть в глаза курице и решить, что ее нельзя есть.
Приматолог Марк Хаузер из Гарвардского университета, автор книги «Дикий разум: что на самом деле думают животные» заметил, что когнитивный разрыв между человеком и шимпанзе больше, чем пропасть, лежащая между обезьяной и червем. И наиболее ярко это отличие человека от животного проступает именно в вопросах, связанных с пищей. Шимпанзе могут узнавать себя в зеркале, мастерить орудия труда, вести скоординированную групповую охоту, пользоваться символами для общения и создавать политические союзы. Однако ни один шимпанзе никогда не выказал ни малейших угрызений совести, отрывая у верещащего от боли колобуса вкусную лапу.
Сырой бифштекс на ужин
Через месяц после того, как я расспрашивал Стейси о ее превращении из вегетарианки в любительницу сырого мяса, я получил от нее электронное письмо: «Хэл, не хотите ли вы с Мэри Джин прийти к нам в воскресенье пообедать? Будет бифштекс».
«Спасибо, Стейси, придем. Какое вино покупать к сырому мясу?»
Неделю спустя я все-таки сумел размышлять трезво, особенно после лекции об опасностях, таящихся в сыром мясе, — ее мне прочел мой сын, работающий медбратом в пункте первой помощи, и его жена, врач-терапевт. Но в то воскресенье мы все же поехали в горы. Стейси показывает нам ферму, всю в цветущих деревьях. К нам бегут два поросенка-подростка, весело хрюкают, радостно скачут вокруг. Потом приходит время ужина. На ужин у нас со Стейси и Грегори сырая вырезка и вкусный салат по-гречески. (Мэри Джин выбирает запеченную куриную грудку.) Бифштекс из бычка, которого Грегори и Стейси вырастили на собственной ферме, на удивление хорош — нежный, вкусный, сочный. Вся моя нерешительность испаряется. Я прошу добавки и даже пробую кусочек сырой утиной грудки, которую мне предлагает Грегори.
