Осталось лишь несколько минут для того, чтобы она все-таки успела рассказать полиции то, что им требуется услышать, иначе потом не будет возможности наказать тех, кто так жестоко с ней обошелся.
Пока ждала, я задумалась (и не впервые) о брате и сестре Джоди. Пережили они то же, что и Джоди? Надеюсь, нет, но вряд ли я когда-нибудь узнаю об этом. Мне предоставляли лишь ту информацию, которая касалась непосредственно Джоди, и я знала только то, что ее брат и сестра сейчас живут в других фостерских семьях. Надеюсь, возраст (они намного младше Джоди) спас детей от издевательств, через которые прошла их сестра.
Вскоре до меня из-за двери донесся голос Джоди. Дверь открылась, и Джоди влетела в комнату.
— Мы сняли видео, — улыбалась она. — Очень здорово. — Она двинулась к коробке с игрушками.
Я с надеждой посмотрела на Келли и Гарриет, но они только покачали головами. Гарриет подозвала меня, а Келли помогла Джоди одеться.
— Думаю, она не станет говорить, — сказала Гарриет. — Она постоянно повторяла, что очень хочет оторвать отцу голову, но причины не объясняла, подробностей не рассказывала. И пока она в таком возрасте, мы не станем пытаться повторить допрос, но оставим дело открытым на будущее. Придет время, когда она будет готова.
— Спасибо. — Я не могла скрыть своего разочарования. — Мне жаль, что она не захотела сотрудничать, но не могу сказать, что особенно удивлена.
— В этом нет ничего удивительного в свете произошедшего. Несколько лет назад я общалась с их семьей. Непонятно, почему ее оставляли с ними так долго.
Я была заинтригована, но офицер ничего больше не сказала, да и конфиденциальность не позволила бы ей сделать этого. Я поняла, что по какой-то причине семья общалась с полицией, но это могло быть что угодно, от неоплаченного штрафа за парковку до мелких правонарушений и торговли наркотиками. Так или иначе, у меня сложилось впечатление, что Гарриет не понравилась обстановка в семье. Однако я не могла знать наверняка.
Я застегнула Джоди куртку, и нас проводили. Но стоило нам завернуть за угол, как ее хорошее настроение испарилось.
— Кэти, теперь придет чудовище? Оно придет и сделает то, про что мне говорили? — Она спрашивала встревоженно, почти затаив дыхание. — Я думаю, оно придет. Оно прячется под моей кроватью и хочет съесть мои руки, пока я сплю.
— Нет, милая, конечно нет, честное слово. С чего ты это взяла?
— Папа и дядя Майк говорили, что, если я кому-то расскажу, оно придет. — Ее волнение росло, голос срывался. — Оно отгрызет мне руки и ноги! Вот что будет!
— Нет, милая, — успокаивала я. — Никто не придет. Ты очень хорошо вела себя в полиции, это правда. Ты была хорошей девочкой, и никто не обидит тебя. Ты же со мной, верно? И никаких чудовищ нет.
Пока я успокаивала ее, я поняла, что именно из-за страха она и не рассказала ничего полиции. Во мне закипала злость на то, что до сих пор ее обидчики имеют такую власть над ней. Против своей воли она защищала их, потому что ужас, который они в ней поселили, побеждал все остальное.
— Ты со мной, Джоди, — сказала я, и мы тронулись в путь. — Все будет хорошо.
Тем вечером, когда я включила десятичасовые новости, я увидела на экране рок-звезду, арестованную в ходе нашумевшего дела о распространении детской порнографии через Интернет. Полиция обыскала его компьютер и обнаружила на жестком диске снимки детей.
И снова меня начало трясти. Эти извращенцы хотя бы понимают, как делаются эти фотографии? Из-за каждой такой фотографии пострадал ребенок, чья-то жизнь была разрушена. В итоге получались дети вроде Джоди, надломленные и униженные, — и это необратимо. Человек, покупающий эти грязные фото, ответствен не меньше, чем сам преступник.
Наша встреча с психологом была назначена на понедельник. Хотя вместе мы шли к доктору Берроуз впервые, но Джоди уже однажды посещала ее, когда жила в своей второй фостерской семье. И почему-то Джоди шла к ней с большой неохотой.
— Доктор Берроуз сможет помочь тебе, — объясняла я. — Все желают тебе только добра, Джоди, но доктор должна знать то, что знаем мы. Ты должна рассказать ей про все, что с тобой случилось, — и она обязательно поможет тебе почувствовать себя лучше.
— Не ее собачье дело, — огрызалась она. — Любопытная корова.
— Что не ее дело? — спросила я, но больше ее было уже не разговорить. Видимо, родители предупреждали ее о чем-то подобном и настроили против сотрудничества с психологом, боясь, что та может оказаться особой угрозой для их постыдного секрета.
Им не о чем было беспокоиться. Стоило нам переступить порог кабинета, как Джоди вновь стала враждебной и молчаливой. Она не отвечала ни на какие вопросы, даже самые невинные, вроде того, какие ей нравятся игры или какое у нее любимое лакомство. В лучшем случае, она отвечала или односложно, или совершенно нечленораздельно.
Доктор Берроуз вела себя профессионально и деловито и, по-видимому, знала, как идти на контакт с детьми, но с Джоди у нее ничего не получалось. Спустя какое-то время она прекратила задавать ей прямые вопросы и попробовала другой подход. Она достала блокнот и цветные карандаши:
— Джоди, нарисуй мне что-нибудь. Я хочу посмотреть, как ты рисуешь. Нарисуй мне своих маму и папу дома.
Это немного расслабило Джоди, она взяла карандаши и начала рисовать — как обычно, криво и неумело. Мы смотрели, как она царапает на листе бумаги свой рисунок. Я не психолог, и мне было непонятно, как ее детские каракули смогут нам помочь. Обычные примитивные палка-палка-огуречик, с огромными головами и без каких-либо подробностей. Но Джоди, решив, что все, что в ее силах, она уже сделала, на все дальнейшие вопросы психолога отвечала только одно: «Не знаю. Отстань».
Часовой сеанс близился к завершению. Час, казалось, прошел впустую, и я в удобный момент спросила у психолога, что она может мне посоветовать насчет поведения Джоди.
— В первую очередь ей нужна медицинская помощь. Вы это ей предоставляете. Очень хорошо, что ее поручили вам. Вы прекрасно справляетесь.
И снова комплименты, а я, вообще-то, спрашивала совета. Я была рассержена и растеряна. Этому меня не учили — и я теперь пробиралась впотьмах, измученная сомнениями и чувством, что я безнадежно погрязла в деле, которое мне не по плечу. Мои навыки и опыт не годились для того, чтобы помочь Джоди, — сейчас я поняла это. Доктор Берроуз была хорошим психологом, но она не видела, что я даже не могу отделить физическое состояние Джоди от ее умственного неблагополучия. Каждый день мне приходилось не только кормить ее, развлекать и содержать в чистоте, но также справляться с ее истериками, жестокостью, кошмарами, видениями, галлюцинациями и диким ужасом. Это вам не один час в кресле психолога. Я жила с этим денно и нощно.
Когда мы ушли, я почувствовала себя такой одинокой. Никогда в жизни еще так себя не чувствовала.
До Рождества осталось каких-то десять дней, я и не заметила, как пролетело время. Воодушевления, посетившего меля несколько недель назад, давно уже не наблюдалось. В этом году мы будем справлять праздник тихо. Почти все подарки я уже купила и упаковала, дом украсила, но сердцем праздника не чувствовала. Я старалась улыбаться, чтобы не расстраивать детей, но сократила количество привычных мероприятий. У меня попросту не хватило бы сил на полноценное торжество. Мои родители, брат и его семья приедут на Рождество. Обычно я устраивала небольшую вечеринку для друзей и соседей в сочельник, но в этом году придется от этого отказаться. Пришлось объяснить им, что сейчас на меня навалилось слишком много дел и я обязательно приглашу их, как только все утрясется. Надеюсь, никто не обиделся.
