— Хорошо. Извини, мам.
— Не за что извиняться. Я все понимаю.
Я зашла в комнату Люси, но стоило мне упомянуть имя Джоди, как она повернулась ко мне:
— Мы только об этом и говорим. Джоди то, Джоди се. Меня уже тошнит от этой чертовой Джоди. Лучше бы она не приезжала к нам. Что ты с ней ни делай, Кэти, она не изменится. Теперь-то ты сама это видишь? Она — зло. Ей, блин, священник нужен, а не патронат.
Интересно, почувствовала ли Салли гнетущую атмосферу, возникшую в нашем доме, но перед уходом она задержалась и положила мне на плечо руку:
— Кэти, спасибо за прекрасную работу. Но вы уверены, что вы сами и ваша семья не страдаете от этого? Такие дети, как Джоди, умеют жестоко играть на чувствах. Не забывайте, вы не отвечаете за ее проблемы. Вы не можете сделать невозможного.
Слова Салли меня успокоили, приятно было слышать что-то позитивное. Мне она нравилась, в ней сочетались профессионализм и сострадание, она как будто все понимала.
Позже позвонила Эйлин.
— Здравствуйте, Кэти, — обратилась она, как всегда без эмоций. — У нас тут небольшая проблема.
— Неужели? — отвечала я невозмутимо. Я уже привыкла к социальным работникам, заявляющим, что у «них» проблемы. Обычно это означало, что готовится какая-то неприятность для меня.
— Когда мы отправляли копию врачебного заключения родителям Джоди, кто-то забыл стереть оттуда ваши координаты, так что боюсь, они узнают ваши имя и адрес. — Нет, судя по голосу, она совсем не обеспокоена. Я негодовала. Я еще переживала за ненадежность врачебного кабинета отоларинголога, а оказалось, что сами социальные службы выдали всю мою подноготную. Я вспомнила молчание в телефонной трубке во время занятий с Николой и подумала: не могли ли это быть родители Джоди?
— Вот как, — сказала я, — теперь Джоди действительно может чувствовать себя в безопасности! Впрочем, не могу сказать, что я удивлена. Когда это случилось?
— Точно не знаю. Известно только, что сегодня звонила мать Джоди и требовала встречи. Угрожала, что, если мы не организуем свидание, она придет к вам. Конечно, мы сказали ей, что это исключено, но я решила, что вам нужно знать.
— Спасибо, — отрезала я. — И что она ответила? По-прежнему собирается прийти сюда?
— Не думаю. Она только мельком упомянула об этом. Но не волнуйтесь, если она придет, мы немедленно подадим на судебный запрет.
Да, замечательно, судебный запрет. Но это только бумага! И раньше ко мне на порог являлись разъяренные родители, и не слишком помогало то, что я размахивала у них перед носом листочком с печатью. Если ребенок находится на добровольном попечении или мы работаем на реабилитацию ребенка, чтобы он мог вернуться домой, и родители помогают нам в этом, тогда никаких проблем из-за того, что они знают мой адрес, не возникает. Иногда даже свидания проходили в моем доме. Но это явно был не тот случай, далеко не тот. Было до смешного очевидно: мои координаты должны строжайше охраняться. Было не менее очевидно: их выдали. Эйлин как будто не слышала моего отчаяния, и я мало что могла предпринять в сложившейся ситуации. Применять какие-то санкции сейчас было так же бессмысленно, как запирать стойло, когда лошадь уже убежала.
— Ладно. Спасибо, что сообщили, — сказала я холодно и повесила трубку.
Да, я была зла, но, как и Эйлин, не особенно удивлена. Пока дело об опеке находится в процессе, приходится рассылать тучи бумаг: родителям, юристам, социальным работникам, попечителям — всем. Нынешняя система полагается на то, что кто-нибудь в офисе социальных служб не забудет вычистить конфиденциальные данные из каждого документа, — так что ошибки здесь неизбежны. В моей практике в половине случаев адрес по разным причинам попадал к родителям детей, что, по-моему, было совершенно недопустимо.
В итоге нарушения конфиденциальности нам, нашим семьям приходится принимать некоторые меры предосторожности. Все мои знают, что, прежде чем открыть дверь, всегда нужно посмотреть в глазок и, если там стоит незнакомый человек, ни в коем случае не открывать, а позвать меня. Патронатным детям вообще к двери подходить нельзя. Кроме того, у нас мощная сигнализация, крепкий замок. Прежде чем выйти из дома, всегда нужно проверить улицу. Спустя какое-то время все это входит в привычку, и мы просто смирились с тем, что приходится идти на приемлемые риски. Слава богу, кроме нескольких неприятных словесных перепалок, никому из нас никогда не угрожала реальная опасность.
Но мое терпение по отношению к Эйлин было на грани. По прошествии нескольких дней в соц-службе решили (по причинам, известным только им самим) организовать встречу, чтобы обсудить угрозу вторжения матери Джоди, и они требовали нашего с Джилл присутствия. Мы изумлялись: откуда у них только время берется в самый канун Рождества? И потом, что там вообще обсуждать? Теперь, упустив информацию, вернуть ее назад невозможно. Добиваться судебного запрета на приближение родителей Джоди к моей собственности бессмысленно. Единственным выходом было передать Джоди в новую семью, что никому не было нужно, особенно Джоди. И кто взял бы ее, с таким букетом проблем?
Встреча проходила так, как и следовало ожидать. Мы обсудили все возможные варианты и в конце концов пришли к решению не предпринимать ничего. Я собиралась уйти, удивляясь такой бездарной трате времени, не только моего, но и всех нас, когда Эйлин остановила меня в коридоре:
— Кэти, пока вы не ушли, могу я вам дать это? Это подарок на Рождество, для Джоди. Ее отец попросил меня передать ей.
Я уставилась на нее в изумлении: она держала в руках потрепанную сумку из супермаркета.
— Не думаю, что это уместно, — сказала я вынужденно дипломатично, напоминая себе о собственном профессионализме. — Мы исключили личные контакты, а подарки расцениваются именно как контакт, особенно в таких случаях. Джоди вполне обоснованно чувствует сейчас большую неприязнь к своим родителям.
— А… верно, — сказала она, обдумывая мои слова. — Значит, мне это вернуть? — С этими словами она достала из сумки неупакованный подарок, видимо, для того, чтобы показать, насколько он безвреден и я только зря перестраховываюсь. Это была ярко-розовая футболка с длинным рукавом, со словами «Папочкина девочка», написанными на груди блестящими буквами. Эйлин взглянула на нее и приподняла: — Вы думаете, Джоди не понравится?
Я почти потеряла дар речи, глядя, как она держит эту вещь. Нелепая ситуация, ничего подобного я не видела в жизни.
— Эйлин, — сказала я, тщательно подбирая слова. — Отец насиловал Джоди, и, возможно, большую часть ее жизни. Не думаю, что футболка со словами «Папочкина девочка» будет уместна, а вы как считаете? Если я отдам ей это, Джоди испугается одного ее вида.
Кажется, дошло.
— Ах, да. Вы правы, я поняла вас. Тогда вернем обратно. Счастливого Рождества!
Я уже села в машину, а отделаться от шока все никак не получалось.
ГЛАВА 20
Рождество
Меня не покидали надежды, что Джоди понравится Рождество и она почувствует себя частью семьи. По горькому опыту я знала, что часто у детей, которые попадают на патронат, в прошлом не бывало настоящего Рождества. Поскольку в праздничные дни их родители напиваются больше, чем обычно, для многих детей это время становится едва ли не худшим в году.
