Я положила трубку и так и осталась сидеть на кровати. Я думала о бедняжке Луизе Смит, которая пострадала; ее родители были предупреждены, но бездействовали. Сколько же еще жизней было разрушено из-за того, что на слова Джоди никто не обратил внимания? Все эти годы она состояла на учете в социальной службе, видимо, ее семью периодически навещали соцработники, и никто не замечал ничего необычного.
Думая о родителях Джоди, я вспомнила занятие (несколько лет назад) по теме жестокого обращения с детьми. Лектор говорил, что педофилов вычислить сложнее, чем других преступников, так как они не ведают, что творят зло, а стало быть, не ведут себя как виновные.
Вытащив себя из кровати, я пошла в комнату Джоди. Холодная пустота вокруг была несравнима с былым беспорядком. В комнате еще сохранялся запах Джоди, тот индивидуальный запах, который отличает каждого из нас, самое будоражащее воспоминание об отсутствующих близких людях. Я смотрела на постель, к которой не прикасалась с тех пор, как она ушла. В луче солнечного света кружились пылинки. В тишине я ощущала долгое присутствие Джоди, еще осязаемое, как будто в любую минуту она могла войти и взять меня за руку. Собираясь уходить, я заметила конверт, прикрепленный к ящику комода, с надписью «Кэти». Я достала лист линованной бумаги, вырванной из школьной тетради.
Дорогая Кэти!
Это пишет Пола, потому что я не умею. Спасибо, что ты присматривала за мной, и я бы хотела еще остаться. Прости за все плохое, что я сделала. Я ничего не могла поделать. Что-то меня заставляет. Ты единственная, кто смотрела за мной — и не злилась на меня. Наверное, ты понимаешь. Надеюсь, ты меня простишь. Эдриану, Люси и Поле очень повезло. Когда меня вылечат, можно я вернусь и буду жить с вами? Ты будешь моей новой мамой? Я не хочу, чтобы у меня была старая.
С любовью,
Джоди.
Она подписалась сама и всю страницу до конца красным мелком изрисовала поцелуйчиками. Я подняла глаза, слезы подступили к горлу. Она открылась мне. Значит, все было не зря. Теперь я больше не чувствовала себя такой виноватой.
Конечно, Джоди, я буду. Как только ты будешь готова.
Эпилог
Поначалу переезд дался Джоди нелегко. Клер и Валери, ее постоянные воспитатели, которые работали исключительно с ней одной, работали посменно. Мне не очень много рассказывали о ее успехах, поскольку я уже не имела официального отношения к ней. Я не была родственницей, не была попечителем — просто посетитель. Но я могла понять, что она по-прежиему часто бывала жестокой и вспыльчивой и продолжала вести себя приблизительно так же, как и последние месяцы со мной.
В первые месяцы она постоянно звонила. Номер набирали Клер или Валери, сначала я немного говорила с кем-нибудь из них, а потом они передавали трубку Джоди. Чаще всего она звонила пожаловаться на Клер или Валери за то, что они не разрешали делать все, чего ей хочется. Я терпеливо слушала, как она кричала: «Я ее побью!», а потом пыталась образумить ее, объяснить, что воспитательницы требуют от нее только того, что нужно для ее же блага, точно так же, как и я.
Хотя мы постоянно были на связи, Джоди редко произносила слова симпатии в наш адрес. Я думаю, что она переживала и чувствовала себя отвергнутой из-за переезда, особенно ясно она давала это понять, когда мы навещали ее. Когда мы уже уходили, я собиралась обнять ее, но, вместо того чтобы пойти мне навстречу, она могла стукнуть меня по руке или, еще хуже, просто молча стоять на месте.
Чем мы занимались во время наших встреч, зависело от ее настроения. Если она вела себя разумно, мы могли пойти в боулинг, или в парк, или в какое-то местное заведение, после чего обычно следовал обед в пиццерии, что она особенно любила. Если настроение было плохое, мы оставались в доме, играли в домашнем уголке, где Джоди готовила обед в игрушечной печке или играла в куклы.
Но как бы враждебно она ни принимала нас, она всегда спрашивала, когда мы приедем еще и когда позвоним. Полгода спустя она научилась прощаться перед нашим отъездом и при этом не бить меня, что уже казалось достижением. Мы очень гордились ею. Джоди вообще никогда не говорила о своих чувствах, если не считать ненависти, которую она испытывала по отношению к отцу, так что нам оставалось только так или иначе трактовать знаки, которые мы могли уловить. Она никогда не говорила, что обвиняет меня или считает, что мы ее бросили, но и о том, что скучает и хочет нас видеть, она тоже не говорила. Но теперь могла нормально прощаться, и это казалось хорошим знаком, поскольку позволяло предположить, что сейчас она как минимум смирилась с проживанием в Хай Оукс.
В это время еще обсуждалось, стоит ли наладить контакт между Джоди и ее братом и сестрой, которым нашли приемных родителей. Но решено было ничего не менять. Джоди никогда не говорила о них, если не считать терапевтических сеансов, да и вообще, складывалось ощущение, что они совсем не были близки, и лучше всего было бы позволить Бену и Челси начать все сначала самим, без Джоди (по многим причинам). У Джоди отняли детство, ау них оно все-таки было, ведь они нашли семьи в более младшем возрасте и, как мы полагали, избежали насилия, с которым столкнулась их сестра.
У Джоди намечались успехи в Хай Оукс, но ее лечение и выздоровление шли медленно из-за отставания в развитии. Томография показала повреждения мозга, вызванные, возможно, неоднократными ушибами головы в младенческом возрасте. Возможно, из-за этого у Джоди были так плохи дела с учебой и отставало развитие моторики и речи, но поведение ее все же исправлялось.
Там Джоди очень быстро прибавила в весе. Она была слишком полной, когда приехала ко мне, но мне удалось сделать так, чтобы она похудела. В Хай Оукс некоторые дети страдали анорексией, и политика там была такова: детям разрешалось есть столько, сколько им захочется. Джоди, когда ей позволили, съедала по две порции каждого блюда, и за считаные месяцы жировые складки снова появились на ее животе и бедрах.
Несколько месяцев спустя состоялись два судебных заседания: заключительное слушание по делу об опеке и дело о растлителях. Сначала был суд по делу об опеке, и по его решению Джоди, Бен и Челси были определены под постоянную опеку — это означало, что они остаются там, где находятся сейчас. В процессе слушания судья использовал мои записи, но присутствовать мне лично было необязательно.
Еще несколько месяцев спустя состоялся суд по другому делу. Обвинение не включало насилие над Джоди, поскольку доказательств тому так и не было найдено. Но отец Джоди и другие были осуждены за преступление в отношении другой девочки, а также за производство и хранение детской порнографии. И снова я не присутствовала на процессе, и только Джилл рассказала мне, чем все закончилось. Отец Джоди и еще двое были признаны виновными по всем пунктам обвинения, мать Джоди и двое других соучастников были оправданы. Трое осужденных были приговорены к лишению свободы. За время, что Джоди находилась на учете у социальных служб, до того момента, когда ее забрали на патронат, она около полусотни раз получала травмы: переломы, ожоги, порезы, ссадины. Дело Джоди в социальных службах было таким толстым, что его разделили на две папки.
