– Так выпьем же за могущество биотехнологий! – он залпом осушил коньяк и занюхал его рукавом.
– Ты не ответил. Что изменилось сейчас? Откуда вы знаете про отца и завещание!
– Откуда-откуда – от верблюда! – Эдик рассмеялся. – Твой опекун не терял времени даром. Он-то лучше всех знал Зою… прости, твою маман, – Эдик прыснул, но поборол веселье. Он выглядел пьяным гораздо больше, чем был пьян: уж я-то навидался на него за свою жизнь.
– Он поднял архивы и нашел пергамент… В нем была странная запись – то ли сказание, то ли легенда. Фиг его разберет – я те чо, филолог, что ли?! – Эдик снова развеселился.
– Ты ближе к телу, как говорил Мопассан!
– Так вот. В нем был мемм… мему… короче, мемуар какой-то. Написан про самку крысы‑оборотня, причем ощущение такое, что писали несколько человек. Как будто этой… зверушке удалось родить от человека, и не просто от человека, а от самого Верховного Магистра, который тогда не был Магистром, а был просто человеком. Или не просто, я уже не помню, в чем там суть. А суть в том, что она родила, а он ее прихлопнул. А сынок-то остался! Вот тебе и сказочка! На уровне научной фантастики!
Я вспомнил Машу, и невольная дрожь сотрясла мое тело.
– Ну и что? Черт побери, не томи!
– Томят томизмы, а мудрят – софизмы! – Эдик окончательно решил прикинуться идиотом.
Я показал ему кулак.
Эдик присвистнул и пробормотал:
– А хохмят – хохмизмы.
Но взял себя в руки и продолжил сей досточудный рассказ, от которого больше всего на свете мне хотелось перестать быть.
– Сэр Лозинский не угомонился на этом свитке, а полез в метрики. И что бы вы думали? Зоя оказалась прапрапра– и тэ дэ племянницей этой самой су… пардон, крысы. Ну, которая родила.
– Господи, Эдик, я сейчас тебя прибью! Причем здесь преданья старины глубокой, если я задал тебе конкретный вопрос!?
– А тогдашний Верховный Магистр – прапра– этим, ну, короче, внучком того самого, ну, от которого родила. И ведь имена у них всех были… А я забыл. Все помню, а вот имена – забыл, – Эдик загрустил и, припав к моему плечу, всхлипнул:
– Вот так и нас забудут. Солнышко взойдет – а нас уже нет. И имена наши стерлись. Да и на кой им всем наши имена? – вдруг возмутился он. – Живешь тут, как собака, а еще имена какие-то! Вот зачем тебе имя Ашшурбанипал, а? Вот ответь? Почему я все время забываю день рождения моей собственной жены, а про какого-то Ашшурбанипала должен помнить! Это – свинство! – Эдик обижено всхрюкнул и деликатно высморкал нос в два пальца. Задумчиво оглядев соплю, он брезгливо откинул ее куда-то в сторону. Потом в глазах его мелькнуло вороватое желание вытереть руки о мои джинсы, и я испуганно отодвинулся. Эдик едва не тюкнулся носом в скамейку, но взял себя в руки и вытер их о свои штаны.
– Так вот, начнем с начала. Ab ovo 8, так сказать.
– Не надо сначала. Ты скажи про завещание и отца.
– Раз хамишь – буду молчать, – Эдик искательно заглянул под скамейку, но я спрятал бутылку себе за спину, и он ее не нашел. – А дома меня, между прочим, ждут, – Эдик посмотрел на меня с вызовом и надрывно вздохнул. – Ну, и хрен с ними, подождут еще. Все равно у них нет выбора. И у тебя нет, и у меня нет…
– Эдик! – строго напомнил я.
– Ах, да. Так вот. Короче, твоя мать попала в лабораторию к тогдашнему Верховному Магистру, а по совместительству еще и генному инженеру. Я уж не знаю, что там между ними было, – Эдик пожал плечами с видом пожилой институтки, – но она родила от него. Это точно. Нонсенс! Абсурд! Чудо! И на свет явился ты, малыш! – Эдик с энтузиазмом акушерки обнял меня за плечи.
– Ну, вот что, учительница первая моя, – я вернул его руки к нему на колени. – Тут я уже все понял, хотя, буду откровенен, не понял я тут ни хрена. А завещание, будь оно неладно?
– После пропажи Зои он не перестал быть Магистром. Вообще-то, это пожизненно… И отправился он куда-то на Ближний Восток или в Среднюю Азию. В горячую точку, изобретать оружие и ставить опыты в полевых условиях. Он и ставил-ставил, ставил-ставил, ставил-ставил… Доставился, короче. Плакала моя Нобелевская премия. Да ты сам у нас Нобелевская премия ходячая, – вдруг воодушевился Эдик, и я испугался не на шутку, представив себе, как Эдик путем хитрых манипуляций извлекает из меня мировое открытие.
Но усилием воли я вернул себе мужество.
– А завещание, Эдик!!!
– Ну, короче, доставился он, изобрел преобразователь… ну, так мы все называем это искомое вещество между нами… – голос Эдика поскучнел, и он снова привалился к моему плечу, с явным желанием отдохнуть.
Я пнул его локтем в бок. Эдик вздрогнул:
– Что еще?
– Завещание! – простонал я.
Эдик задумался.
– Ничем не могу помочь, я точно не знаю, где оно, – вдруг сказал он и оглянулся: – Честно, не брал.
– Зараза, да протрезвей же ты…
Но Эдик положил мне голову на колени и задремал. Я решил, что толку от него пока не будет, и тоже прикрыл глаза. Но голова кружилась так сильно, что я вынужден был их снова открыть. На лице выступил пот, стало потряхивать ноги. «Вот черт, – подумал я. Паленый коньяк, что ли?» Но в следующее мгновение меня осенило. И я испугался по-настоящему. Что там Эдик говорил про катализирующее действие алкоголя? Черт, черт. Я стиснул зубы и попытался расслабить мышцы, пропуская спиральные истечения боли через себя. Боль шла от икр, все туже закручиваясь к груди, слепя глаза и до отвращения обостряя нюх. Я услышал вонь кошачей мочи, смрад солярки от грузовика, запахи еды от помойки… Я уловил новый оттенок в шелесте листвы, почувствовал, как где-то пробежала собака… все исказилось, цвета померкли, и я вдруг увидел ночь. Она была наполнена миллионом тончайших нитей – это были следы присутствия жизни, биологические токи материи. За каждой ниточкой можно было идти – так идут по тропинке… Предметы стали выпуклыми, формы их потеряли привычный смысл и открылись с какой-то невыносимо абсурдной стороны… А потом я услышал зов. Он шел откуда-то справа и сзади, и я догадался, что там – существо одной со мной крови. Я ответил ему и услышал легкий переступ лапок. Передо мной стояла крыса-самка, я сразу ощутил это по особому запаху. Она принесла с собой страх, любопытство и желание подчиниться сильному. Как и все самки. Задвигав носиком, она опять ответила мне. Это было так странно… Она не была мне чужой… Она была… как… она была естественна, как мир, и я нуждался в ней.
Мне захотелось ее погладить, и я позвал ее. Она подбежала и, недоверчиво осматривая меня, снова принюхалась. Я повторил зов. Она взбежала мне на ногу, ее тельце было упругим и невесомым. Я наклонился к ней и, ощутив ее дыхание на своем лице, вдохнул сам.
В это время Эдик проснулся и заорал. Он заорал так, что крыса буквально слетела с меня и, шмякнувшись о землю, исчезла в темноте. Тут же поблизости завыла сигнализация.
