– Продолжай.
– Просто… Слушай… У него сейчас не лучшие времена, понимаешь? Он думает, что ты на него злишься.
– Что он думает?
– Он думает, что ты рассердилась на него из-за чего-то, но точно не знает из-за чего.
– Что он сказал?
– Не хочу лезть не в свое дело. – Боб пожал плечами: – Не то чтобы я в курсе… Не знаю, Лилли. Он просто хотел бы, чтобы ты не игнорировала его.
– Я и не игнорирую его.
Боб взглянул на нее:
– Ты уверена?
– Боб, говорю тебе…
– Ладно, слушай. – Боб нервно взмахнул рукой. – Я тебе не указ. Мне просто кажется, что будет обидно, если у двоих вроде вас, у хороших людей, случится что-то такое – ну, понимаешь, в такое время… – Его голос прервался.
– Я ценю то, что ты сейчас сказал, Боб. Правда, – смягчилась Лилли.
Она посмотрела под ноги.
Боб поджал губы и на секунду задумался.
– Я видел его сегодня у поленницы. Он рубил дрова, как ненормальный.
От разгрузочной площадки до поленницы было не больше ста ярдов, но Лилли показалось, что она совершает Батаанский марш смерти
[11]
.
Она шла медленно, с опущенной головой, и руки ее были засунуты в карманы джинсов, чтобы не было видно, как они дрожали. Ей нужно было миновать группу женщин, сортировавших одежду в чемоданах, обогнуть цирковой шатер, обойти мальчишек, чинивших сломанный скейтборд, и нескольких мужчин, которые осматривали оружие, разложенное перед ними на расстеленном на земле одеяле.
Поравнявшись с мужчинами – в их число входил и Чад Бингэм, взявший на себя командование, подобно деспотичному реднеку
[12]
, – Лилли взглянула на одиннадцать тускло поблескивавших пистолетов разных калибров, марок и моделей, которые лежали аккуратно, словно столовые приборы в ящике. Рядом была пара дробовиков 12-го калибра из «Кеймарта». Всего одиннадцать пистолетов и эти дробовики да ограниченное количество патронов – таким был весь арсенал поселенцев, тонкой ширмой отделявший выживших от катастрофы.
По шее Лилли пробежали мурашки, а страх прожег дыру в ее животе. Дрожь усилилась. Ее словно лихорадило. Лилли Коул никогда не умела справляться с дрожью. Она вспомнила тот день, когда нужно было выступить с презентацией перед приемной комиссией Технологического института Джорджии. Она подготовила заметки на карточках и репетировала несколько недель. И все равно, оказавшись перед заслуженными профессорами в той душной комнате на Норт-авеню, она так дрожала, что задохнулась от волнения и уронила свою стопку карточек, которые вихрем разлетелись по комнате.
Теперь, подходя к изгороди, протянувшейся вдоль западной границы площадки, она чувствовала то же самое нервное напряжение, усиленное тысячекратно. Дрожал каждый мускул на ее лице, а руки готовы были выпрыгнуть из карманов: тремор был столь силен, что казалось, будто ее суставы вот-вот заклинит и она замрет на месте. «Хронический тревожный невроз» – так называл это врач из Мариетты.
В последние недели такой спонтанный паралич настигал ее сразу же после атак ходячих, и дрожь не прекращалась часами, но теперь внутри нее нарастал еще больший ужас, и шел он из каких-то темных, первобытных и первородных глубин. Она просто замкнулась в себе и вблизи разглядела свою израненную душу, измотанную тоской и потерей отца.
Услышав удар топора по деревянной балке, Лилли вздрогнула и посмотрела в сторону изгороди.
Около длинного ряда сухих поленьев собралась группа мужчин. Ветер раздувал опавшие листья и тополиный пух, поднимая их над кронами деревьев. В воздухе пахло влажной землей и прелой сосновой хвоей. В зелени плясали тени, из-за которых Лилли только еще больше накручивала себя. Она вспомнила, как тремя неделями ранее ее едва не укусили в Мейконе, когда зомби вывалился на нее из-за мусорного бака. Сейчас Лилли казалось, что все эти тени за деревьями были точь-в-точь похожи на закоулок за тем баком и таили в себе опасность, источая запах разложения и являя миру жуткое чудо – оживающих мертвецов.
Раздался еще один удар топора, и Лилли снова вздрогнула, а затем посмотрела по направлению к дальнему концу поленницы.
Джош стоял к ней спиной, короткие рукава его легкой хлопковой рубашки были закатаны, а между массивных лопаток проступила длинная полоска пота. Его мускулы так и ходили, кожа на коричневом затылке пульсировала. Он работал в постоянном темпе, наклоняясь, ударяя, отклоняясь назад, занося топор и снова наклоняясь – с громким «Бац!».
Лилли подошла к нему и прокашлялась.
– Ты все неправильно делаешь, – сказала она дрожащим голосом, попытавшись придать своему тону легкости и непринужденности.
Джош застыл, занеся топор над головой. Повернувшись, он посмотрел на нее; на его темном точеном лице сияли капельки пота. С секунду он выглядел шокированным, удивленно моргая.
– Знаешь, я уж и сам решил, что что-то не так делаю, – наконец сказал он. – За пятнадцать минут расколол всего сотню поленьев.
– Ты держишь топор слишком близко к лезвию.
– Я так и знал! – усмехнулся Джош.
– Позволь поленьям самим за тебя работать.
– Так и сделаю.
– Хочешь, я покажу?
Джош отступил и передал ей топор.
– Вот так, – сказала Лилли, изо всех сил стараясь выглядеть очаровательной, остроумной и смелой.
Дрожь ее была настолько сильна, что, когда она сделала слабую попытку расколоть полено и нанесла удар, лезвие тоже дрогнуло и соскочило, отколов щепку и войдя глубоко в землю. Лилли попыталась вытащить его.
– Теперь понял, – сказал Джош, добродушно кивнув.
Он заметил, как дрожала Лилли, и его улыбка сошла с губ. Он подошел к ней и положил свою огромную ладонь поверх ее рук, костяшки пальцев которых побелели от напряжения, пока она безуспешно старалась вынуть топор из глины. Нежное прикосновение Джоша успокаивало.
– Все будет хорошо, Лилли, – мягко сказал он.
Она отпустила топор и повернулась к Джошу лицом. Когда их глаза встретились, сердце Лилли заколотилось сильнее. Она похолодела и попыталась выразить словами свои чувства, но смогла лишь пристыженно отвести взгляд. В конце концов она выдавила:
– Можем мы поговорить где-нибудь?
– Как тебе это удается?
По-турецки скрестив ноги, Лилли сидела на земле под могучими ветвями дуба, которые отбрасывали нечеткие тени на ковер из прелых листьев, простиравшийся вокруг нее. Говоря, она прислонилась спиной к толстому стволу дерева и по-прежнему не отводила глаз от качавшихся в отдалении верхушек сосен.
