Но больше всего императрица Елизавета Петровна любила придворные развлечения. Им был подчинен весь ее жизненный распорядок. Императрица вставала после полудня, долго одевалась и причесывалась, обычно болтая в это время с придворными и своими лейб-медиками о всяких пустяках и успевая между делом принимать важные решения. Обедать она садилась около шести часов вечера, а ужинала в третьем часу ночи. Почти каждую ночь во дворце шумел бал или маскарад. Спать государыня отправлялась уже утром, когда вставало солнце.
Двор императрицы утопал в роскоши. Она содержала огромное количество придворных и прислуги. Огромные деньги тратились на украшение столичных и загородных дворцов. Елизавета любила всякие диковинки и не жалела на них денег. В Царском Селе угощения подавались на специальном «волшебном» столе, поднимавшемся из кухни в обеденную залу. Там же были устроены и диваны-подъемники для гостей, на прудах плавали самодвижущиеся лодки, а в каретных сараях стояли самодвижущиеся экипажи. Мебель, украшения интерьеров, посуда — все было дорогое и иноземное. Одна только личная чайная чашка императрицы стоила около восьми тысяч рублей. Обожала Елизавета и дорогие подарки, чем часто пользовались желающие получить царскую милость. В благодарность за отмену таможенных сборов купцы, торговавшие с заграницей, преподнесли царице 10 тысяч золотых червонных, 50 тысяч рублей серебром, разложенных пирамидами на специальных серебряных блюдах, и уникальный алмаз весом свыше 56 каратов и стоимостью 53 тысячи тогдашних рублей на золотой тарелке изящной ювелирной работы.
Обманчивость и ненадежность роскоши елизаветинского двора прекрасно показал В. О. Ключевский. В своих «Исторических портретах» он писал:
«Вступив на престол, она (Елизавета. — Л. С.) хотела осуществить свои девические мечты в волшебную действительность; нескончаемой вереницей потянулись спектакли, увеселительные поездки, куртаги, балы, маскарады, поражавшие ослепительным, блеском и роскошью до тошноты:. Порой весь двор превращался в театральное фойе: изо дня в день говорили только о французской комедии, об итальянской комической опере и ее содержателе Локателли, об интермеццах и т. п. Но жилые комнаты, куда дворцовые обитатели уходили из пышных зал, поражали теснотой, убожеством обстановки, неряшеством: двери не затворялись, в окна дуло; вода текла по стенным обшивкам, комнаты были чрезвычайно сыры; у великой княгини Екатерины в спальне в печи зияли огромные щели; близ этой спальни в небольшой каморе теснилось 17 человек прислуги; меблировка была так скудна, что зеркала, постели, столы, стулья по надобности перевозили из дворца во дворец, даже из Петербурга в Москву, ломали, били и в таком виде расставляли по временным местам. Елизавета жила и царствовала в золоченой нищете».
Это странноватое сочетание блеска и нищеты было присуще и другим сторонам образа жизни императрицы Елизаветы Петровны.
Елизавета Петровна была хороша собой и умела подчеркнуть свои природные достоинства подходящим нарядом и прической. Хотя она уже в молодости отличалась полнотой, высокий рост и гармоничные пропорции тела позволяли ей носить самую разную одежду. Она одинаково хорошо выглядела в женственном платье с пышной юбкой и лифом, открывающим пышные плечи, и в мужском костюме, в который любила облачаться на охоту или маскарад. Во время коронационных торжеств в Москве тридцатидвухлетняя Елизавета каждый день появлялась в костюмах разных стран и народов. Такой «театр моды» доставлял ей истинное наслаждение. Ее будущая невестка Екатерина (позже императрица Екатерина II) так описывала впечатление, которое произвела на нее встреча с Елизаветой:
«Поистине нельзя было тогда видеть в первый раз и не поразиться ее красотой и величественной осанкой. Это была женщина высокого роста, хотя полная, но ничуть от этого не терявшая и не испытывавшая ни малейшего стеснения во всех своих движениях; голова была также очень красивая… Хотелось бы все смотреть, не сводя с нее глаз, и только с сожалением их можно было оторвать от нее, так как не находилось никакого предмета, который бы с ней сравнился».
Императрица обожала танцевать. Любимым танцем Елизаветы был менуэт, и никто не мог сравниться с ней в его исполнении. Современники поражались, как легко двигалась в менуэте эта полная женщина, которой в обычное время даже ходить было непросто. В танце она сбрасывала груз прожитых лет и пережитых невзгод и снова превращалась в веселую и беззаботную царевну Лизетку, лихо отплясывающую на балу со своим отцом Петром Великим, так любившим кружить по дворцовой зале со своей «четвертной душечкой».
А вот как описывал Елизавету еще один ее современник, фельдмаршал граф Миних:
«Императрица Елизавета была одарена от природы самыми высокими качествами, как внешними, так и душевными. Еще в самой нежной юности, а именно в двенадцатилетнем возрасте, когда я имел честь ее увидеть, она уже была, несмотря на излишнюю дородность, прекрасно сложена, очень хороша собой и полна здоровья и живости. Она ходила так проворно, что все, особенно дамы, с трудом могли поспевать за ней; она смело ездила верхом и не боялась воды».
С внешностью и одеждой были связаны и главные, выражаясь современным языком, «комплексы» Елизаветы. Она привыкла переодеваться по два-три раза в сутки и почти никогда не надевала одно и то же платье дважды. Поэтому размеры ее гардероба до сих пор поражают воображение. Только во время московского пожара 1753 года погибло 4 тысячи платьев императрицы, хранившихся в старой столице после ее неоднократных приездов туда. Согласно описи, составленной после ее смерти, в петербургских дворцах находилось еще около 15 тысяч платьев и два сундука с шелковыми чулками. Учитывая, что часть одежды раздавалась придворным и прислуге, трудно даже вообразить, сколько труда было затрачено императорскими портными за 20 лет царствования
Елизаветы, чтобы изготовить такую кучу нарядов. В то же время императрица всегда демонстрировала отменный вкус и никогда не позволяла себе роскошь в неуместных для этого ситуациях. В домашней обстановке она надевала простую белую кофту из тафты и юбку из серого гризета (разновидности шелковой ткани). Также просто и удобно Елизавета одевалась, отправляясь в дорогу или в свои дворцовые села. Императрица нередко журила придворных дам, покупавших себе наряды, которые были им явно не по карману, и залезавших для этого в долги.
В стремлении быть самой красивой и модно одетой Елизавета Петровна нередко проявляла жестокость, не свойственную ей в других случаях. Французский посланник Ж.-Л. Фавье писал, что императрица имела обыкновение зачесывать назад свои роскошные волосы и скреплять прическу розовыми лентами с развевающимися концами и бриллиантами. Фавье отмечает, что этот убор заменял Елизавете царский венец или диадему, и она зорко следила за тем, чтобы никто из придворных дам не смел носить на голове нечто подобное. Когда ее дальняя родственница, жена обер-гофмейстера Нарышкина явилась при дворе с лентами в волосах, императрица лично выстригла ножницами все украшения из ее прически. В другой раз она так же поступила с графиней Лопухиной, которая посмела прикрепить к своей голове розу — любимый цветок Елизаветы, нередко украшавший волосы императрицы. Елизавета Петровна безжалостно, раня ножницами кожу, стригла волосы своих фрейлин, если их прически казались ей слишком красивыми и изящными. Блистать на придворных балах и изумлять всех новыми модными туалетами и замысловатыми украшениями могла только она, императрица Елизавета. Когда с ней случилась неожиданная неприятность (после одного из балов придворный куафер не смог разобрать чрезмерно пересыпанную пудрой и слипшуюся от парикмахерских снадобий прическу Елизаветы), она постриглась наголо сама и заставила постричься всех своих фрейлин. Пока волосы императрицы вновь не отросли, всем дамам при дворе было приказано носить парики.
