— Ты хочешь сказать, — охрипшим голосом спросил Азавид, — что если я повелю устроить великий праздник жертвенного огня, Инфида всех исцелит?
Чародей гордо кивнул:
— Всех, кто достойно почтит её. Всех, кто накажет непокорных заслуженной ими казнью.
— Как же приносят жертву огня? — глухо спросил правитель, еле удерживаясь, чтобы не застонать от возрастающей рези в глазах.
— Это несложно, — успокоил его колдун. — Пусть во всяком селении сложат костёр, и каждый пожертвует на него по шесть чёрных поленьев. И пусть люди пляшут и веселятся вокруг огня всю ночь напролёт, ибо это будет великий праздник!
Правитель задумался. Он боялся собственного народа. Он знал, что не все жители Светодолья поклонились Инфиде, что многие не забыли старой веры в Благословенного и ненавидят его за убийство хранителя и за то, что он запер часовню. Он знал, что любая его ошибка может стать последней каплей в чаше терпения этих людей — и они восстанут против него. Да, он очень боялся.
Но не меньше страшила его таинственная богиня. В её проклятии сомневаться не приходилось. Резь в глазах, острая боль в висках и противный озноб всё усиливались, так что он едва мог утаить свой недуг от колдуна. И эта угроза была страшнее, чем смутный призрак восстания, — и ближе, гораздо ближе. Боль хозяйничала в нём самом! Да, он больше не сомневался, звездочёту следует уступить, но так, чтобы и самому не пострадать. Люди глупы, их легко обмануть! Пусть они думают, что смогут откупиться от жертвы.
И правитель сказал:
— Пусть будет так. Но, представь, Маландрин, что кто-то из моих добрых подданных болен и не сможет встать и дойти до костра. Или у него не случится в хозяйстве чёрных поленьев. Может быть, позволить ему дать моим приставам, — которых я, конечно, пошлю, чтобы всё объяснить и за всем проследить, — скажем… пару медных монет? И пусть пристав потом купит на них поленья и возложит их на костёр. Я сам предоставлю для этого сколько угодно леса, — добавил он угасающим голосом и сел, а вернее почти упал на подушки трона.
Чародей бросил на Азавида быстрый взгляд своих птичьих пронзительных глаз, стараясь понять его замысел. Хочет ли он дать возможность откупиться от жертвы тем, кто ещё не поклонился Инфиде? Понимает ли он, что и монеты будут жертвой богине? Или он просто ищет поживы? Кого он старается обмануть: собственных подданных, или его, служителя Прилетающей со звезды, или её саму?!
Но, что бы ни думал правитель, этого невозможно было прочесть на его бледном, потном лице, в прищуренных покрасневших глазах. Лицо выражало лишь муку внезапной и беспощадной болезни. Маландрину это зрелище очень понравилось. Он решил, что такой Азавид сделает всё как надо.
— Пусть дадут хотя бы одно полено. Или пусть заплатят, — снисходительно согласился он, — главное, чтобы та девч… — он осёкся, едва не проговорившись, — чтобы тот, кто не захочет дать совсем ничего, был схвачен и доставлен в башню Углынь. Я сам принесу его в жертву Инфиде! Это вернёт вам благоволение Прилетающей со звезды, и княжество избавится от беды. Да, именно так, пусть все призывают всех: «Жертва или беда!» Это должно быть приговором, заговором, напевом праздника! — и он повторил со смаком: — Жертва или беда!
— Ещё одно… — просипел Азавид, бессильно откидываясь на спинку трона: — Это всё так ново для нас. Нужно время на подготовку. Я велю праздновать не одну, а целых четыре ночи: мы начнём с окраин, а закончим в столице… Иначе у меня не хватит людей, чтобы всем всё объяснить и за всем проследить…
Звездочёт понимающе кивнул.
— Инфида будет довольна длительным праздником, — милостиво согласился он. — Но надо начать с тех деревень, что ближе к башне Углынь. Пусть в грядущую ночь вокруг неё запылают костры, посвящённые Прилетающей со звезды! И пусть никто не усомнится: «Жертва или беда!» — громогласно закончил он, и как будто стал выше ростом.
Азавид с изумлением посмотрел на него, только сейчас поняв, что они поменялись ролями: теперь повелевал здесь не он, правитель, а чародей, которые ещё недавно заискивал перед ним, словно бродячий фокусник. А теперь Маландрин возвышался над ним, точно чёрная, хищная, огромная птица, жаждущая крови. Но изменить что-либо было уже не во власти правителя.
— Жертва или беда, — еле слышно, совершенно изнемогая, повторил он слова колдуна. — Пусть так. Ты можешь спокойно возвращаться к себе. И вели там позвать Перепята…
Звездочёт кивнул, не слишком усердно изображая поклон, повернулся и направился к двери. Чёрные широкие складки его плаща взметнулись и зашелестели у него за спиной, как крылья. Азавид помутившимися глазами посмотрел ему вслед, и снова в его воспалённом мозгу возник пугающий образ чёрной огромной птицы. Хищной птицы, которой никто не может сопротивляться…
Глава 24
Тучи сгущаются
Небензя со страхом ждал возвращения Маландрина. Теперь, когда Сергея не было рядом, а придверник мог рассказать, что мальчики действовали заодно, объяснение с суровым учителем казалось ему просто ужасным. Поэтому, когда внизу хлопнула дверь и на лестнице раздались тяжёлые шаги звездочёта, Небензя оцепенел у стола, более старательно, чем всегда, накрытого им к обеду.
Но Маландрин даже не взглянул на блюда, благоухающие соблазнительными ароматами. Прямо от порога он резко бросил ученику:
— Для тебя есть важное дело.
Небензя с готовностью вытянулся в струнку и весь превратился в слух.
— Поскачешь на моём коне в Ратинь. Сию минуту. Там сегодня будут приносить Инфиде жертву огня: каждый должен будет бросить в костёр хотя бы одно полено. Ты должен проследить, чтобы жертву принесли все. Слышишь?! Все! Можешь их уговаривать, можешь пугать. Гнев Прилетающей со звезды поистине страшен, и он падёт на всех, если хоть кто-то один не почтит её. Помни это: все ответят за каждого! Поэтому если такой найдётся — проследи, чтобы приставы Азавида привезли её… — он осёкся и поправился: — или его, или их — сюда. В башню Углынь. Здесь я с этой негодницей сам разберусь, — снова забывшись, добавил он. — Поторопись!
Но мальчик не понял скрытого значения его слов. Слишком сильно было его облегчение от того, что придверник не наябедничал и страшного объяснения удалось избежать, чтобы искать причины оговорок учителя, да и честь такого важного поручения вскружила Небензе голову. Он воскликнул восторженно:
— Бегу, господин! — и действительно выбежал вон, оставив Маландрина перед накрытым столом.
Конь стоял во дворе под седлом, и через минуту мальчик уже скакал через лес, с упоением представляя, как он будет руководить принесением жертвы. Он и побаивался, и гордился одновременно, и за этим лихорадочным круговоротом мыслей совершенно не замечал пути. Не останавливаясь, он проскакал мимо дома, где, всё ещё запертый в овечьей клетушке, сидел Сергей, и мимо многих других деревень, безлюдных и тихих, словно вымерших, с запертыми среди бела дня ставнями и дверями. Нигде не задерживаясь и ничего не замечая вокруг, скакал он туда, где его знали мальчишкой, а теперь увидят доверенным лицом самого Маландрина.
