— Надо было мне раньше сообразить, прости, — сказал он ей. — Я ведь сильнее.
— Мне тоже что-нибудь оставь, — беря из свёртка ещё кусочек мяса, благодарно улыбнулась она. Усталость проходила.
Поев, Ася встала, перекинула через плечо рюкзак и кивнула терпеливо ждавшему её Сергею. И они отправились дальше. Они шли и шли, а лесу, казалось, не будет конца. Наконец, впереди в просветах между деревьями, показалось чистое небо, и скоро путники вышли в другую долину. Невдалеке вдоль дороги стояло несколько деревянных домов обещанной деревушки.
Людей не было видно ни на улице, ни на огородах, но стоило детям приблизиться к крайнему дому, как из него вышел седой, необыкновенно худой старик и слабой, ковыляющей походкой направился к ним. Сергей и Ася остановились. Следом за стариком показалась женщина, из других домов тоже вышли крестьяне — и скоро вокруг детей столпилось не меньше двадцати человек, едва державшихся от слабости на ногах. Бесцветными, слабыми голосами они умоляли:
— У вас есть еда? Помогите! Мы умираем от голода! Хлеба, прошу! Гизлы напали, отобрали всё для дракона, наслали болезни… Наши мужья вернутся с дальних полей через несколько дней, но мы… не доживём! Мы умрём, если вы не поможете нам!
Ася торопливо сняла мешок и стала раздавать каждому по свёртку. Изголодавшиеся, они тут же, дрожа и плача, начали есть. Но большинство, откусив кусочек-другой, останавливали себя, снова бережно заворачивали еду в бумагу и, благословляя и благодаря девочку, неровной походкой уходили в свои дома. Ася догадалась, что они понесли еду совсем ослабевшим детям, и по щекам её покатились слёзы. Мешок её опустел, а вокруг ещё стояло так много измождённых людей, с надеждой смотрящих на неё! Она обернулась к Сергею — он уже стоял с раскрытым мешком, и теперь тоже принялся раздавать свои свёртки.
— Да благословит вас Благословенный! — шептали крестьяне, и медленно расходились.
Скоро дети снова стояли на безлюдной дороге. Возле дальнего дома они увидели сруб колодца и поспешили туда. Пока они пили и наполняли фляги, к ним незаметно подошла худая крестьянка с маленькой девочкой на руках.
— Умоляю, дайте и нам хоть немного хлеба! Мы не дождёмся возвращения моего мужа! — плача, попросила она.
— У меня ничего не осталось! — в отчаянии воскликнула Ася. — Серёжа, посмотри у себя!
— У меня… тоже больше нет ничего, — не своим, глухим и охрипшим голосом, ответил он.
Женщина зарыдала, прижала к груди ребёнка и медленно, сутулясь, побрела прочь. Ася опустилась на траву возле колодца и расплакалась. Спутник её угрюмо молчал, стоя рядом. Однако надо было идти. Девочка судорожно вздохнула, усилием воли взяла себя в руки, вытерла ладошками слёзы и поднялась. Молча вышли они из несчастной деревни. Молча пошли по нагретой солнцем дороге, петлявшей между холмами, которые становились всё выше. Да и сама дорога, хоть и выбирала пологие места, всё равно поднималась в гору. Может быть, поэтому, подумал Сергей, идти ему становилось всё трудней и трудней. Определённо, никогда ещё ему не было так трудно передвигаться. Точно самый воздух стал гуще и сопротивлялся ходьбе. Нет, думал он, это не просто усталость, что-то странное происходило вокруг него. Мальчик огляделся, прищурился, заморгал… То ли от усталости, то ли от жары ему вдруг показалось, что всё вокруг искривляется и дрожит. Точно кривое стекло встало между ним и окружающим миром. Нет, много кривых стёкол! И они двигались! «Зря я ввязался в это, — неожиданно пронеслось в его голове. — Отправиться неизвестно куда за какой-то лампадой… и зачем? Кому это надо?! И ещё неизвестно, что нас ждёт впереди, а потом ещё надо как-то возвращаться, без еды, без надежды на помощь… Может быть, лучше где-нибудь пересидеть, пока нас не найдёт отец? Неужели ему так уж трудно найти эти ключи от будущего?! Сколько можно ждать?!» Сейчас же ему стало стыдно за своё малодушие, но неприятно-тревожные мысли, как назойливые осенние мухи, возвращались опять и опять. Сергей и не заметил, что стал отставать от Аси. Несколько раз она замедляла шаги, оглядываясь на него, и, наконец, спросила:
— Серёжа, у тебя что-то болит? У тебя такое лицо…
— Отстань! — неожиданно для себя грубо ответил он. — Думаешь, твоё лицо лучше?
— Что с тобой?! — испугалась Ася. — Что случилось?! И на что ты обижаешься?
— Чем пялиться на меня, лучше бы подумала, где мы будем спать! — не находя, что ответить, и от этого ещё больше сердясь, попытался он перевести разговор. — Вон, солнце садится!
— Нет, оно ещё не скоро сядет, мы, может быть, успеем дойти до леса и набрать грибов и ягод на ужин, разведём костёр…
— Нет уж, чтобы отравиться незнакомыми грибами! — разозлился ещё сильнее Сергей. — Я поумнее тебя и сберёг полбуханки хлеба! Ведь мы идём в неизвестность! Разделим на шесть частей…
— Что?! — Ася даже остановилась, и её синие, широко распахнувшиеся от изумленья глаза оказались прямо перед глазами Сергея. — Так у тебя оставался хлеб?!
И снова ему показалось, что он видит всё через кривое стекло. Он провёл рукой по глазам, пошатнулся.
— Что это с воздухом? — вместо ответа спросил он Асю. — Всё кривится вокруг… Даже кружится голова…
— Кри-вит-ся?! — переспросила она, вглядываясь в него. И вдруг, точно сдерживая испуганный вскрик, прикрыла ладошкой рот. В глазах её плеснулся ужас.
— Серёженька, — прошептала она. — Прошу тебя, выслушай меня! Я, кажется, знаю, что случилось с тобой. Всё можно исправить, только прошу, прошу, спокойно послушай меня!
Он преодолел непонятное ему самому раздражение и кивнул.
Ася как-то странно, вздрогнув, огляделась вокруг и прошептала:
— Это — гизлы! — выговорив страшное слово, девочка перевела дыхание и заговорила быстро-быстро, точно боялась, что её прервут: — Понимаешь, ты отказал крестьянке, просившей о хлебе, пожалел, и обманул, это грех, — ты только не обижайся, это ведь правда, — твоя совесть перестала быть чистой, — и гизлы получили власть над тобой! Помнишь, хранитель говорил, что увидел гизла как кривую пустоту? Это их ты видишь сейчас! Они вокруг! Это они мешают тебе идти, забирают силы и внушают раздражение, недобрые мысли. Разве ты не видишь?! Ты перестаёшь быть самим собой!
Сергей огляделся. Воздух по-прежнему двигался и кривился вокруг.
— А ты… это видишь? — охрипшим голосом спросил он.
— Вижу, — снова вздрогнула Ася. — Но у меня не кружится голова. Они не причиняют мне зла… Только страшно…
Он понял, что верит ей. И, кто бы ни были эти гизлы, духи зла, или кто-то ещё, приходилось поверить, что они есть. И вдруг ему стало невыносимо стыдно за свою жадность и ложь. Как он мог так поступить?!
— Что же делать теперь? — мучительно краснея, беспомощно спросил он у Аси.
— Надо вернуться, — решительно сказала она. — Надо отдать этой женщине хлеб и попросить у неё прощения. И… если бы ты мог попросить прощенья у Бога! Тогда совесть снова будет чиста.
