Какие же открытия в психологии чувств сделало искусство? Скажу о них бегло, так как подробно о них говорилось в «Трех влечениях».
В XIV веке Петрарка открыл двойной лик любви, которая «целит и ранит», раздваивает человека на полярные чувства:
Страшусь и жду; горю и леденею;
От всех бегу — и все желанны мне.
Он увидел двуречье любви, разглядел, что в нее входит восторг и тоска, радость и мука, надежда и печаль, и все они слагаются в особый сплав чувств, который правит душой. Это было огромное открытие во внутреннем мире человека — открытие внутреннего строения любви, ее запутанной сложности, которая меняет всю жизнь человека. Но Петрарка не разглядел еще струек, из которых состоит каждый этот поток, не увидел, как они переливаются, незаметно переходя друг в друга.
В XX веке спектр любви стал исключительно сложным, и любящий взгляд теперь состоит из сложнейшей вязи эмоций.
«В этом взгляде было опять что-то совершенно незнакомое Ромашову — какая-то ласкающая нежность, и пристальность, и беспокойство, а еще дальше, в загадочной глубине синих зрачков, таилось что-то странное, недоступное пониманию, говорящее на самом скрытом, темном языке души».
Так видит глаза любимой юный Ромашов из купринского «Поединка», и тут как бы просвечивает вся многослойность теперешнего любовного влечения, вся его непростота. Чувства, из которых оно состоит, лежат в разных психологических измерениях, а в глубине под этими еще различимыми чувствами таится что-то странное, недоступное пониманию, говорящее на самом скрытом, темном языке души…
Любовь — глубинная эманация души, она истекает из подсознания — большой и важной области человеческого существа, которая скрывает в себе много загадок. Оттуда начинаются глубокие сотрясения души, там таятся многие силы, которые диктуют чувствам человека, его душевным движениям.
Многое в этих движениях не воспринималось, не осознавалось раньше. В XX веке забеспокоились, стали улавливать эти загадочные истечения. Приближаясь к сознанию человека, они вспыхивали, как вспыхивают метеоры в небе, и только в эти моменты их можно было заметить. Но какой путь они проделали до этого, из каких глубин вышли — оставалось тайной.
У Петрарки эмоции любви отграничены друг от друга, они блистают как лезвия — восторг и тоска, радость и мука, наслаждение и печаль. Между ними нет никакого тумана, сплетения их ясны, переходы рельефны, зримы.
Теперь любовь не просто состоит из нескольких чувств. Двуречье любви превратилось в дельту из многих потоков, и каждый из них разбит на мельчайшие струйки эмоций, настроений, душевных движений — мимолетных, неуловимых, переливающихся одно в другое, вспыхивающих и гаснущих, загорающихся в другом месте.
Рождается микропсихология любви, диалектика души ветвится на хороводы все более летучих искорок, на мерцания все более безотчетных чувств. Искусство начинает следить за посекундной кардиограммой этих мимолетных движений души, за неуловимой вязью глубинных струек в их потоках.
Люди начинают понимать, что вся гамма ощущений, из которых состоит любовь, необыкновенно ценна для них: она как бы стремится сделать из человека Человека, который в своих чувствах ушел от обыденных законов будней, освободился от них и живет по каким-то другим, высшим законам…
Это было совершенно новое, рожденное XX веком представление о любви, и это было открытие нового — и очень сложного типа человеческой психологии.
Наши чувства — это, пожалуй, самая глубокая и самая доступная многим из нас музыка души. И возможно, когда психологическая революция утончит и углубит человека, он научится вслушиваться в полутона и оттенки своих чувств, будет впитывать в себя все их переливы и сплетения. Если это произойдет, посекундная жизнь любви станет гораздо насыщеннее, и путь к этому завтра начался вчера…
В начале XX века еще одно новое слово о любви сказал Маяковский: он открыл новый строй любовных ощущений, новый почерк человеческой любви.
Трагическая любовь его, раненная и подавляемая, — это не чувствице «вроде танго»: она делает человека великаном, рождает в нем титанические порывы души.
Если б был я
маленький,
как Великий океан, —
на цыпочки б волн встал,
приливом ласкался к луне бы.
Где любимую найти мне,
такую, как и я?
Такая не уместилась бы в крохотное небо!
Что такое этот гигантизм, этот вселенский космизм в любви? Маяковский выразил этим, овеществил одну из центральных идей эпохи. В новое время личность человека становится — в собственных глазах — огромной величиной, и это свое величие она хочет видеть и через любовь, хочет ощущать по громадным чувствам, которые сотрясают ее сердце.
И, ощущая себя мировой величиной, человек начинает и другого человека видеть как мир — очень сложный и разветвленный, из множества звеньев, потоков, течений.
Аннета Ривьер, «очарованная душа» Роллана, изнемогает от стремления отдать все лучшее в себе другому. Но ее разум и чувства бунтуют против этого смутного зова. Ее подсознание готово отречься от своего «я», сознание восстает против этого. Роллан считает эту борьбу истинным противоречием любви нового времени, любви человека, который осознал ценность своего «я» и не хочет умалять, подавлять свою личность.
Аннета говорит своему жениху: «Вы входите в мою жизнь не только со своей любовью. Входите со своими близкими, друзьями, знакомыми, со своей родней, со своей карьерой, со своим будущим, ясным для вас, со своей партией и ее догматами, со своей семьей и ее традициями — с целым миром, который принадлежит вам, с целым миром, который и есть вы сами. А мне, которая тоже обладает своим миром, и которая тоже сама есть целый мир, вы говорите: «Бросай свой мир! Отшвырни его и входи в мой!» Я готова войти, Роже, но войти вся целиком. Принимаете ли вы меня всю целиком?»
Современная любовь для Роллана — это сближение двух огромных и сложных человеческих миров. Они разные, эти миры, во множестве своих точек и граней, и от того, сблизятся ли эти точки, зависит судьба любви, ее жизнь или ее крушение.
Любовь необыкновенно усложняет жизнь сердца. Она как бы дает человеку внутренние глаза, позволяет ему увидеть скрытые уголки своей души, ощутить такие оттенки чувств, о которых он до этого и не подозревал.
Конечно, речь идет здесь о высших точках любви, о ее психологических вершинах, рядом с которыми много провалов и равнин обычной жизни. И в сочетании этих взлетов и провалов резко проявляется двоякость нынешнего психологического развития, — когда углубление личности идет рядом с ее обезличиванием, а утончение одних наших свойств достигается через притупление других.
Вспомним о двух измерениях любви: «количественном» — ее силе, накале, и «качественном» — ее глубине, составе ее чувств. В «качественном» своем измерении любовь, видимо, идет вперед, делается сейчас сложнее, глубже пропитывается высшими человеческими идеалами.
