В первые дни она почти не вспоминала об Ильясе и Михримах, а потом вдруг ужаснулась этому: одного, маленького, чуть не потеряла, но это же не повод утратить контакт с двумя старшими!
Малыш часто хныкал; на полноценный плач у него не хватало сил.
Все остальное, кроме этих трех созданий, в каждом из которых текла ее кровь, казалось, не интересовало ее вовсе.
Однако когда вошла служанка и сообщила, что ее ожидает Хасан, выяснилось, что интересует, и очень. Данное самой себе обещание забыть о политике и заняться исключительно детьми оказалось невыполненным.
Кстати, в тот день, когда Хюррем приснилось, что она умерла, к ней пришло решение проблемы. Испания должна быть отдельным государством. Достаточно сильным. Но одной-единственной Испании владычицей мира не стать. А вот Священная Римская империя должна прекратить свое существование. Для этого… Для этого нужно для начала усилить Венгрию, чтобы Фердинанд, правитель Австрии, обратил свой взор не на владения зятя и шурина (он женат на сестре Лайоша, венгерского короля, а его сестра за Лайошем замужем), а на трон, принадлежащий старшему брату. Заодно свержение «Божьего знаменосца» могло бы предотвратить и целый ряд войн с Османской империей. Да, такой вариант был бы идеальным. Но вот как его достичь – над этим еще следует подумать.
Глава 18
Сулейман вернулся только через четыре месяца. До этого были письма – веселые и грустные, в стихах и прозой. Наполненные любовью и желанием поскорее снова увидеть ее. Но в них не было того, чего так ждала она: информации о том, насколько успешно прошло сражение, и о том, что он сделал с пленными. Сдержал ли свое обещание? Или – не вспомнил о нем, опьяненный победой? А может, сознательно нарушил, казнив всех пленных, потому что именно такого поступка от него ожидало его войско.
Впрочем, в очередной раз выяснилось, что она плохо знает своего мужа.
– Если я пообещал, значит, свое слово сдержал, – надменно бросил он ей в ответ на ее робкий вопрос; видно было, что он обижен.
– Да, у нас… на моей… там, где я родилась, говорят так: «Не давши слова – крепись, а давши – держись».
Они замолчали; Сулейман явно думал о чем-то другом.
– Послушай, мне Хасан рассказал о мятеже…
– Каком? – спросила она и тут же прикусила язык; ляпнула не подумав – а получилось, будто хотела скрыть. Ведь и так понятно, о каком именно. – Но ведь мятежа не случилось.
– Не случилось. Благодаря тебе, любовь моя, и твоему Хасану.
– Ну, больше все-таки благодаря Хасану. – Она потерлась щекой о его руку. – Если бы не он, мятеж предотвратить бы не удалось.
– Но предположила, что он возможен, именно ты.
– Опять же – благодаря собранным Хасаном сведениям.
– Но отправила его собирать сведения ты! Стало быть, ты предполагала, что такое возможно.
Нет, не предполагала – просто знала. Но можно было бы и предположить, будь у нее побольше фактов для сопоставления.
– Многим просто не нравится, мой султан, что рядом с тобой…
Хорошая возможность свалить Ибрагима, верно? Ведь его ненавидят гораздо сильнее, чем всех остальных иностранцев при троне. Нет, не всех, ее не любят еще сильнее.
– …что рядом с тобой столько не турок.
Ну да. Жена – хохлушка. Великий визирь – грек, как и «придворный зодчий» Синан-бей, архитектор построенной в память предыдущего султана Селима джамии Селимие и его тюрбе.
Лала Мустафа-паша – босниец. Впрочем, об этом турки как раз предпочитали не вспоминать: разве был в войске еще один настолько талантливый и любимый солдатами полководец?
Аяз-паша – албанец, или, как говорят здесь, арбанаси. Ну, об этом тоже никто не вспоминает, Аяз-паша не настолько заметная фигура, чтобы о нем вспоминать вообще.
– Это мое дело, – нахмурился Сулейман. – Возле меня – друзья сердца моего, люди, которым я могу доверять. Никто не смеет указывать султану, кого ему приближать, а кого – отдалять. Тебя, моя радость, я не променяю на всех турчанок государства.
– Только турчанок? – Она счастливо рассмеялась, надеясь, что он забудет об этом восстании. Не насовсем – потом, когда ей нужно будет чего-нибудь добиться, можно будет привести это восстание в качестве примера, что иногда и жена говорит дельные вещи. Но не сейчас. Ведь если он начнет расспрашивать, выяснять, откуда она все же узнала о том, что мятеж возможен…
Зря надеялась.
– А все же я хочу знать: откуда ты узнала о готовящемся восстании?
Дура. Надо было заранее придумать… что-то правдоподобное.
– Я просто размышляла, мой повелитель, – уклончиво ответила она. – Размышляла и пришла к выводу, что если какие-то недовольства есть – а они бывают почти всегда, насколько бы справедливым ни был правитель…
Лицо мужа от этих слов просветлело. На лесть – тем более на лесть из ее уст – он был падок.
– …то самое удачное время для восстания – когда правителя нет в стране и он не сможет быстро отреагировать на возникшую ситуацию. Я повелела Хасану разослать людей, но, признаюсь…
Она чуть не сказала: «провинции, населенные курдами, казались мне наиболее вероятными очагами мятежа». Но в этот раз языку все же не удалось сработать быстрее мозга, и она успела его прикусить. Скажи такое – и Сулейман, отправив войска, навсегда избавит страну от курдов как таковых.
– …признаюсь, я не была уверена, что ему удастся раздобыть сведения о мятеже до того, как он… заполыхает.
Вот. Пускай лучше он награждает Хасана, чем наказывает всех подряд курдов.
Сулейман ничего не ответил; однако выражение его лица Хюррем не понравилось. Может быть, он после этого тоже будет считать жену ведьмой?
И, чтобы отвлечь мужа, она принялась болтать: ни о чем – и обо всем одновременно. О том, как обиделась на него и как написала об этом стихи.
О том, как обнаружила в библиотеке еще один свиток, о существовании которого раньше не знала, хотя вроде бы за эти годы излазила всю библиотеку. О том, как маленький Ильяс собирался защищать ее и сестренку своей игрушечной сабелькой. О том, что маленькая Михримах постоянно что-то поет.
Муж кивал, но странное выражение его лица не покидало.
Через два дня он сказал:
– А ты была права. По поводу венгров. Когда ко мне привели их короля, Лайоша, он пытался плюнуть мне в лицо. Хотел умереть красиво. Совсем молодой, наверное не старше тебя. Мальчишка. Признаюсь, на миг я забыл, что обещал тебе пощадить пленных, уже даже саблю почти вытащил. Но – остановился. Сказал, что такой храбрый воин не заслуживает того, чтобы умереть как собака.
– И что ты с ним сделал потом?
– Мы привезли пленных. Не знаю, для чего они Порте, но – я привез всех, кого мы захватили.
