Посланнику задавали еще вопросы; он отвечал, причем отвечал с видимым удовольствием. Слушать его Хюррем особого смысла не видела.
– Хочу домой, – шепнула она мужу.
– Но ты же сама сказала: пока я не назначу все фанты, я не имею права покинуть игру.
– Вообще, конечно, ты – лично ты – имеешь право на все, что угодно. Но ты прав: мы тут не как монархи, а как обычные гости, поэтому тебе следует довести свою миссию до конца.
Ночью, встав, чтобы попить воды, она сообразила: за всю вечеринку у нее ни разу даже не всплыла в памяти идея отомстить Ибрагиму. И расстроенной себя из-за этого она не чувствовала.
Нет, ее чувства по отношению к Ибрагиму не изменились: неприятный, скользкий тип, как в песне поется – «лукавый грек»; такому нельзя доверять. Но это еще не является поводом уподобляться ему. А то, что он ее купил… Что же, ее мог купить и кто-то другой. И обойтись с ней могли по-другому. И вообще, не будь Ибрагима, она бы никогда не встретила Сулеймана, не полюбила его, не родила троих замечательных детей.
Ладно, пускай живет.
И вообще, нечего о глупостях задумываться.
Со дня на день попросит аудиенции новый венецианский посланник; и это уже будет единственной возможностью попытаться направить политику венецианской республики в то русло, которое устраивает ее.
Маленькая рыжая женщина отправилась спать, плохо сознавая, что постепенно Хюррем в ее разуме отступает, уступая место той самой Роксолане, о которой вскоре будет говорить весь европейский мир.
Глава 20
П осланник попросил аудиенции через пять дней. Это уже становилось несколько неприличным – обычно послы вручали свои верительные грамоты сразу по приезде.
– Я хочу, чтобы ты присутствовала, – сказал Сулейман за завтраком.
Она кивнула. Об этом уже было говорено много раз.
– Не только на аудиенции, на официальной части тоже.
Она удивилась:
– Зачем?
– Ты даешь мне советы – хорошие советы, лучшие, чем весь мой Диван, вместе взятый. Именно ты нашла наилучший выход из положения с Венгрией – признаюсь, если бы я поступил так, как собирался вначале, у нас было бы куда больше проблем.
– Погоди, прошло еще не так много времени…
– Все равно твой совет был хорош, – упрямо продолжил Сулейман, – и то, как ты поговорила с этим мальчишкой-королем… Я желаю, чтобы все знали: супруга султана Сулеймана Хюррем-хасеки является его соправительницей. Я знаю, ты скромна, но я так решил.
Вообще, конечно, было бы неплохо, если бы он посоветовался с ней, прежде чем решать, что ей делать, а чего – нет. Но все-таки это был мусульманский мужчина, правитель империи, в которой до сих пор место женщин было… совсем не там, куда возвел ее муж и повелитель.
– Я благодарю.
– Скажи, чего ты добиваешься от венецианского посланника?
Ответ на этот вопрос она обдумала заранее. Она скажет правду. Не совсем всю, но – правду.
– Я хочу, чтобы католическая лига, вместо того чтобы сживать со свету мусульман, занялась англичанами.
– Это я понял еще тогда, когда ты велела послу говорить об английских пиратах. Зачем? Мои воины сильны, и мы можем с мечом в руке…
– Никто не усомнится в доблести османских воинов. Но мне кажется, что там, где можно добиться того же результата, что и с помощью оружия, мирным путем, лучше решать мирно. Представь, какое количество османских матерей скажет тебе спасибо, если ты сохранишь жизнь их сыновьям!
– Если армия не будет воевать, она воевать разучится.
– «Армия войны всегда бьет армию мира»
[3]
, – процитировала она. – Это верно.
– Кто это сказал? – заинтересовался Сулейман. – Какой-то великий полководец?
– Это сказала одна женщина.
– Женщина? Она была очень мудра. Она была правительницей?
Она кивнула:
– Что-то вроде. Она была властительницей душ.
Сулейман кивнул:
– Поэты порой бывают умнее владык. Но видишь – ты сама согласилась, что армия мира слабее армии войны.
– Никто не говорит, что воевать не придется. Но, согласись, военные действия, начатые тобой – в то время, когда удобно тебе и по придуманному тобой сценарию, – все-таки имеют куда больше шансов на благоприятное завершение, чем военные действия, которые навязывают тебе.
– С этим может спорить только осел.
– Вот и не позволяй втягивать себя в войну, которую придумал не ты. А испанцы пускай и в самом деле займутся Англией.
– Почему – испанцы? Ведь Испания входит в Германскую империю.
– Пока – входит; но Испания открыла Новый Свет, когда была еще самостоятельной страной.
– А почему ты так настроена против англичан? Англия – это далекий остров где-то на краю земли, англичане ничем не могут навредить нам.
О, как он ошибается! Правда, рассказывать ему о том, что будет через триста лет, глупо.
– Зато Испания почти рядом. И это довольно сильный противник. Пусть лучше выберет себе во враги кого-то другого.
– И как ты собираешься поссорить их при помощи венецианского посланника?
– Не знаю. У меня был один план. Но он… оказался непродуманным.
– Расскажешь?
– Нет. Не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо. Да и мой план помешает тебе придумать другой.
Он поднял одну бровь, будто хотел сказать: «С чего ты взяла, что я буду что-то придумывать?» – но сказал совсем другое:
– Порой проще подправить неудачный план, чем придумывать новый с нуля.
Ну, может, он и прав.
– Я хотела разжечь в венецианцах честолюбие. В конце концов, республика – государство торговцев, и возят они свои товары не только сушей. Они должны быть заинтересованы в том, чтобы их торговые пути были безопасными.
– Но ведь ты сама сказала, что английские пираты действуют в основном в океане возле этого пресловутого Нового Света. Кому он интересен! И когда оттуда наконец вывезут все, что возможно…
– О, можешь не сомневаться: этот новый материк скоро станет очень и очень интересен! И самые могущественные европейские державы станут стараться урвать там кусочек пожирнее. Кстати, «всего, что возможно» там достаточно много.
Сулейман внимательно посмотрел на нее:
– Знаешь, порой мне кажется, что ты и вправду ведьма и можешь предвидеть будущее. А может, даже не предвидишь, а знаешь.
Она усмехнулась. Кое-что действительно знает… Но ведь об этом не расскажешь.
