29 июня 1755 года в Петергофе давали бал в честь именин основателя этого места – Петра I, а заодно и Петра Федоровича. Танцуя менуэт с Воронцовой, Понятовский получил от нее приглашение ночью прийти в павильон Монплезир, где остановился Петр Федорович со своей супругой. Опасаясь ловушки, Станислав Август попросил будущего гетмана Браницкого сопровождать его. Тот охотно согласился, однако все обошлось благополучно. Елизавета Воронцова уже ждала Понятовского в двадцати шагах от Монплезира и отвела его к Петру.
Дальше начинается фантасмагория. В своих мемуарах Понятовский описывает совершенно невероятные, с точки зрения здравого смысла, вещи. Петр был один. Якобы, увидев его, великий князь высказался в том смысле, что, если бы он сразу признался в том, что спал с его женой, «никакой бы чепухи не было» (?). Затем он предложил поляку стать добрыми друзьями и посетовал, что в комнате «явно еще кого-то не хватает». После этого он направился в спальню Екатерины, вытащил ее из постели, и так, в одной ночной рубашке (!), привел ее к Понятовскому с Воронцовой. Они стали оживленно болтать и хохотать, «устраивать тысячи маленьких шалостей, используя находившийся в этой комнате фонтан», и разошлись только к четырем часам утра.
«Каким бы бредом все описанное ни казалось, я утверждаю, что все здесь безусловно верно», – с пафосом восклицал Станислав Август. А скажите мне – где здесь бред? То, что Петр предложил стать поляку друзьями? Но мы и так знаем, что Петр Федорович был добродушным человеком. То, что они шалили, плескаясь водой из фонтана, – так это были молодые люди, которым не грех и пошалить: Петру было 29 лет, Екатерине – 28, а Понятовскому – 23 года. Воронцова была и того моложе – ей в ту пору стукнуло 18 лет. Так что никакого бреда здесь нет: Станислав неправильно расставил акценты. Настоящий бред в его писаниях начинается далее.
По его словам, после той ночи в Монплезире Петр Федорович еще четыре раза приглашал его в Ораниенбаумский дворец; поляк поднимался по потайной лестнице в комнату Екатерины, где уже находился Петр с Воронцовой, они вместе ужинали, а потом князь уводил свою даму со словами: «Ну, дети мои, я вам больше не нужен, я полагаю…» Понятовский хвастает, что после этих слов он оставался у Екатерины сколько хотел.
Вот это настоящий бред! Мы уже говорили ранее, каждый мужчина – собственник. Даже если он упек свою супругу в монастырь – все равно она должна оставаться ему верна. Даже если Петр Федорович к Екатерине не питал нежных чувств – все равно он не стал бы сводничать! Для этого надо совсем себя не уважать! Врет Понятовский как сивый мерин, и еще как врет! Скорее всего, они встречались с Екатериной тайком, а на мертвого Петра можно и напраслину нагородить (поляк писал свои мемории уже после убийства императора). Как говорится – мертвые сраму не имут.
Как бы то ни было, а в марте 1758 года Екатерина забеременела и 9 декабря родила дочь, названную Анной. Императрица Елизавета, как обычно, после родов отнесла младенца к себе, а мать оставила одну. Правда, не совсем одну – из-за ширмы тихо вышли трое подруг Екатерины, а вместе с ними и Станислав Август Понятовский. То, что Понятовский оказался единственным мужчиной у постели роженицы, выглядит безусловным доказательством его отцовства. Таким же доказательством можно считать и слова самой Екатерины, когда она пишет об эпизоде, имевшем место в сентябре 1758 года: «Так как я становилась тяжелой от своей беременности, то я больше не появлялась в обществе, считая, что я ближе к родам, нежели была на самом деле. Это было скучно для великого князя (Петра)… А потому его императорское высочество сердился на мою беременность…» При этом повторил почти те слова, что и после рождения сына Павла – мол, я не знаю, откуда жена берет свои беременности. Напомним, что Петр Федорович был импотентом.
Как бы то ни было, Петр Федорович был рад рождению дочери. Во-первых, ребенка назвали Анной в честь его матери, а во-вторых, он получил от императрицы как «отец» 60 тысяч рублей, которых ему очень не хватало. (Напомним, что после рождения Павла он сначала ничего не получил.) К сожалению, девочка прожила очень недолго и умерла 8 марта 1759 года. Характерно, что ее похоронили не в Петропавловском соборе, где обычно погребали лиц императорской крови, а в Александро-Невской лавре. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания современников, которые были твердо уверены, что Анна Петровна не являлась дочерью великого князя.
Но тут дело запахло жареным – французский король Людовик XV потребовал удалить из России английского посла Вильямса, а заодно и Понятовского. Английского посла сковырнуть было легче, а вот Понятовского – нет, так как его статус никак не был определен. На каком основании он, не будучи ни англичанином, ни дипломатом, входил в состав британской дипломатической миссии?
Считалось, что Вильямс с Понятовским вредили Парижу и Вене при русском дворе (шла Семилетняя война). Императрица Елизавета с жалостью рассталась с Вильямсом, но внезапно на защиту любовника стала Екатерина. Она убедила императрицу, что поддаваться давлению других стран негоже и Россия потеряет свое влияние на европейскую политику, поддавшись шантажу. Таким образом Екатерина впервые влезла в политику… из-за любви! Однако все же Понятовскому пришлось уехать на родину, откуда он вернулся уже в статусе польского посла. На время все вопросы были сняты. Роман Екатерины с Понятовским продолжался. Станислав Август продолжал по ночам ходить к великой княгине, и Петр стал испытывать к нему жгучую неприязнь. Любовная связь Екатерины с поляком продолжалась до 1761 года, пока Елизавета сама не потребовала, чтобы Станислав покинул Россию во избежание скандала в семействе наследника.
Так Станислав Понятовский оказался в Польше. При расставании с Екатериной он получил у нее некое, как сам пишет, «дозволение». Надо понимать так, что Екатерина давала Понятовскому разрешение на амурные связи с другими женщинами: видно, она и впрямь полюбила гордого поляка-джентльмена. В свою очередь, и Екатерина поступила по-джентльменски – раз уж расстались, так расстались, и нечего заставлять своего любовника томиться воздержанием в отношениях с женщинами. «Целых два с половиной года я не пользовался полученным разрешением», – врал Станислав, дамский угодник и блестящий кавалер. Это значит, что все это время он не спал с женщинами, кто бы поверил! Прямо детский сад какой-то!
«Когда же я нарушил наконец суровое воздержание, то, движимый искренностью, несомненно, излишней, поспешил об этом уведомить (Екатерину)», – писал он. Однако почтальон, который вез письмо в Петербург, к счастью или не к счастью, утонул, переправляясь через бурную реку. Ему бы промолчать, однако, узнав о гибели гонца, «я из дурацкого прямодушия повторил свою исповедь». На этот раз письмо Екатерина получила; ответом было то, что она, мол, давно ожидала такой беды, и перенесет ее, «ничего не меняя». «Такого великодушия хватило, однако, ненадолго, меня вскоре заменил Орлов; несколько месяцев от меня это скрывали, однако письма делались все холоднее». Екатерина обманывала Станислава: Григорий Орлов уже давно грелся в ее постели. Она просто не могла жить без мужчин ни дня.
Сердечная переписка между бывшими любовниками становилась все холоднее и холоднее, пока не превратилась в чисто деловую. Однако Екатерина до конца своей жизни не забывала своего бывшего фаворита и помогала ему как могла. Несомненно, он был ее первой искренней любовью.
