Надо было сразу про Демона сказать. Мол, не было никаких дел с ним, и труп Кристины никто не сжигал. А он оправдываться стал, дескать, не было у меня ничего с ней. Нет, Витя, конечно, себя не выдал, ни в чем не признался, но мент теперь сидит и усмехается, глядя на него. Он-то получил подтверждение своим подозрениям.
– Да, Витя, труп. Ворсобин во всем признался, поэтому и постановление на твой арест мне без проблем выписали. Завтра у тебя встреча со следователем, тебе будет предъявлено обвинение. А там ведь не только Кристина Елецкая, но и другие трупы. На пожизненное пойдешь.
– Гонит Демон, оговаривает! Он на всю голову больной, помешался в своей кочегарке!
– Щепкин признался, что Ворсобин сжег труп человека, которого застрелил Жора Висляков. Этим он подтвердил признания Ворсобина. Так что не выкрутиться тебе, Витя. За убийство Елецкой пойдешь. Лукомор тебя гадом объявит, а он в законе.
– За что гадом? – вскинулся Витя.
– А ты думаешь, Лукомор признает свою вину? – Одинцов удивленно повел бровью. – Нет, такого не случится. Это ты его жену задушил и сжег, а сам Лукомор тут не при делах.
Штрих до хруста в суставах сжал кулаки. Была у него мысль зачистить Демона. Этот чертов кочегар шибко много знал, поэтому должен был умереть, но как-то все руки до него не доходили.
Да и у пацанов проблемы время от времени возникали. Им надо было как-то от жмуров избавляться, и Демон со своей кочегаркой постоянно их выручал. Все шло по накатанной, как-то само собой. Криминальные трупы появлялись, но сжигались без шума и пыли.
А потом система дала сбой, и вот итог. Он действительно сжег труп Кристины, которую задушил муж. Лукомор ее убил, а Витя всего лишь замел следы. Столько лет все было шито-крыто, и на тебе.
– А может, при делах? – спросил Одинцов.
– Не было ничего. Не знаю никакую Кристину.
– Знаешь!
– Давай адвоката, начальник! Без него ничего тебе не скажу!
– Нарываешься? – Одинцов хищно сузил глаза.
– Да пошел ты!..
– Витя, ты же давно знаешь, что я человек мирный, у меня все по закону…
– Я тебе ничего не скажу.
– Думаешь, легко по закону, когда вокруг столько дерьма?
Штрих ухмыльнулся, глянув на Одинцова. Не те сейчас времена, чтобы мент мог беспредельничать. Он теперь полицейский, и пережитки прошлого ему не к лицу. А если майор этого не понимает, то адвокаты ему быстро все объяснят через прокурора по надзору.
– Ой как нелегко, Витя. Мне аж крышу иной раз сносит. – Майор покачал головой, нехорошо глядя на него. – Недавно нервы не выдержали, на одного ублюдка сорвался. Чуть не убил. Пришлось к врачу идти. К психиатру. Знаешь, что он мне сказал?
– Слышь, начальник, время уже позднее, после десяти допросы запрещены.
– А ничего врач не сказал. Зато он мне справку выписал. Вот, смотри. – Одинцов достал из кармана удостоверение, вынул оттуда бумажку, сложенную вдвое, бережно развернул ее. – У меня с головой проблемы, Витя. И с душой. Я теперь душевнобольной. Шизофрения у меня, причем в тяжелой степени.
– Да мне по барабану, что там у тебя, начальник!
– Ты, Витя, меня не зли!
Штрих обеспокоенно посмотрел на Одинцова. Не нравился ему безумный блеск в глазах этого мента. Да и голос майора звучал как-то странно. В нем явственно проступало предвкушение радости. Да-да, той самой, совершенно психопатической, которая охватывает буйнопомешанного, когда тот зубами вгрызается в горло санитара.
– Я выхожу из себя, когда меня кто-то злит. Это давно уже началось. С тех самых пор как Лукомор отбил у меня Кристину. Да, Витя, Кристина была моей девушкой, но я ее потерял. С тех пор я не в себе. Болезнь только прогрессирует. Я любил Кристину, а ты, падла, ее убил!
– Слышь, начальник, ты дурака здесь не валяй! – Витя настороженно посмотрел на Одинцова.
Разыгрывал его мент, пугал, на фуфло брал. Но играл он здорово, не придерешься. Как будто действительно умом тронулся. Взгляд как у реального психа, разговор – сплошное гонево.
Одинцов не мог любить Кристину! Вдруг он действительно того? Может, мент с больной головы и придумал эту свою прошлую любовь?
– Все-таки ты хочешь меня разозлить! – Одинцов неторопливо поднялся, угрожающе провел рукой по своему предплечью.
Казалось, он закатывал рукава перед дракой. А взгляд дикий, совершенно бешеный. Вите стало не по себе.
– Я же не просто так справку тебе показал, – качая головой, с пугающей монотонностью проговорил мент. – Я на голову больной. Если я тебя сейчас убью, то мне ничего не будет. Разве что с работы попросят. Да, нельзя мне на службе с моим диагнозом. Я скоро сам рапорт на увольнение писать буду. – Одинцов достал из кармана ключ, жестом показал, чтобы Витя протянул ему руки.
Он собирался снять с него наручники, но именно поэтому арестанту стало по-настоящему страшно. Похоже, мент и не думал шутить. Ему действительно ничего не будет.
Любил он Кристину или нет, неважно. Этот факт потом установит следствие по делу об убийстве гражданина Полоскова.
– Эй, ты чего, начальник! – Витя и хотел бы спрятать руки за спину, но не смог, всего лишь увел их в сторону.
Одинцов рассвирепел, схватил его за руки, но Штрих оттолкнул мента от себя.
Майор шагнул назад, с нездоровым возмущением посмотрел на него и осведомился:
– Ты хоть понял, что сделал, урод?
Витя все понял. Во-первых, Одинцов реально псих. А во-вторых, у него очень мощный удар. К тому же Витя в наручниках. Против мента у него нет никаких шансов.
Надо было договариваться с Одинцовым, задабривать его, увещевать, отвечать на все вопросы без всяких закидонов. Тогда он, может быть, и успокоится. Все это Витя понимал, но нервы не выдержали напряжения.
– Помогите! – неожиданно закричал он.
Истеричный вопль проскочил через прутья решетчатой стены, эхом разнесся по безлюдному коридору и затих. Никто не спешил на помощь, некому было приструнить распоясавшегося психа.
– Зачем ты Кристину задушил? – спросил Одинцов, с лютой шизофреничной ненавистью глядя на Полоскова.
Вите казалось, что майор вот-вот вцепится ему в горло, задушит или кадык сломает – одно из двух. И менту ничего за это не будет.
– Я ее не душил.
– А кто это сделал? – Одинцов зашел к нему сзади, рукой обжал шею.
Он надавил ровно настолько, чтобы Витя смог прочувствовать его силу. А мощь в руках майора была немалая, да еще и помноженная на силу безумия.
– Это не я.
– А кто?
– Не знаю. Я еду, а она лежит на дороге.
– Ты доиграешься! Я тебя сейчас задушу, а у меня справка. – Одинцов сжал руку на его шее, больно надавил на кадык.
