Эта самая вода плещется вокруг Лены Киршановой, да и сама она скользкая – не ухватишься. Доказательств нет, одни только догадки. Копать под нее надо, справки наводить, поднимать подноготную, но кто этим займется? Кустарев? Так он выгораживать ее будет. Да уж, попал парень, вляпался в любовную историю.
– Если она с Аникеевым заодно была, зачем он к ней домой приходил сразу после убийства? – спросил Кустарев. – А на следующий день к ней Эрихов с Калининым заявились, дверь пытались взломать. Если они заодно были, зачем парни к ней вламывались?
– Этого я тебе сказать не могу. – Одинцов развел руками.
– Эрихов меня тогда очень сильно ударил, а Лена в чувство привела. Она сказала, что ничего не видела. А соседка говорила, что Эрихов убегал, а Лена дверь закрыла. Она его взглядом прогнала!
– Гипнозом?
– Да. Поэтому у нее потом голова от боли раскалывалась. Я думал, у Лены патология какая-то, предлагал ей обследоваться. А она мне бумаги показала. Не было у нее никаких патологий, лишь повышенная активность головного мозга. Когда я впервые к ней зашел, в квартире лекарствами пахло. Это было как раз после гибели Аникеева. Она померилась с ним силой, и после этого у нее разболелась голова. Возможно, Лена чуть не умерла от боли. Наверное, она в Москву поехала, чтобы снять приступ. Допустим, у нее свой врач есть.
– Если есть, его надо найти.
– Кому надо? – не зло, но близко к тому спросил Кустарев. – Не убивала она Охоткина! Ее саму хотели убить! Сначала Аникеев, потом Милюхин. И тот убийца, и другой.
Одинцов озадаченно провел рукой по лысине. Охоткина действительно могли убить, все указывало на это, но где улики? Возможно, Аникеев был исполнителем, а Милюхин – заказчиком убийства, но это еще нужно доказать.
Не факт, что Лена расправилась с убийцами. Но если так оно и было, то это нужно доказать. Такой вот замкнутый круг. У майора не было никакого желания бегать по нему в поисках выхода. У него имелись дела поважней.
Может, ну ее к черту, эту Лену Киршанову?
Глава 17
Дикий животный ужас выплескивался из глаз, расплавленным оловом втекал в душу, жег ее. Этот страх заставил Лукомора прийти в себя. Он понял, что не должен убивать Кристину. Да, у нее были другие мужчины, но очень давно, еще до знакомства с ним. Только полный идиот мог ревновать женщину к ее прошлому, в котором ему еще не было места.
Он хотел разжать руки, чтобы отпустить Кристину, но мышцы как будто закостенели, зацементировались. Лукомор пытался, но не мог ослабить хватку, а Кристина продолжала умирать. Еще не поздно было ее спасти, но Лукомор не мог ничего поделать. Руки не слушались его. Кристина конвульсивно дернулась и обмякла, ее широко распахнутые глаза застыли, сделались стеклянными.
Он заорал, но не услышал собственного крика. Тут-то его и осенила спасительная мысль. Это всего лишь сон. Сейчас он очнется, и все станет на свои места.
Лукомор пришел в себя и увидел перед собой девичье лицо. Он сидел за столом, за чашкой чая. Кухня с ярко-синим лакированным гарнитуром, яркий дневной свет в окнах, пахнет жареным яйцом и булочками. Да, он проснулся совсем недавно, и Лена позвала его на кухню завтракать. Он пришел, она его накормила. Только помнил он это очень-очень смутно.
Сюда, в этот дом, Лукомор ехал как в тумане. Лена спрашивала, он отвечал, рассказывал о себе. Потом открыл ворота, загнал машину в гараж, принял душ. Котел работал в доме всю зиму, в комнатах было тепло, вода горячая. В шкафу чистое белье. Лена постелила ему, он лег и заснул, как младенец.
Все это происходило с ним как будто во сне. Но сейчас он проснулся.
– Ты кто такая? – возмущенно спросил авторитет.
– Лена, – сказала девчонка и мило улыбнулась.
– Я знаю, что Лена. Ты что со мной делаешь?
– Я с вами?.. – удивилась она.
– Почему ты на меня так смотришь?
– Как-то не так, да?
Лена действительно поглядывала на него просто, незатейливо. Так любящая женщина смотрит на своего мужчину, когда он кушает.
– А как в машину ко мне села? – срываясь на крик, спросил он.
– Как я села к вам в машину?
Лукомору казалось, что Лена сейчас расплачется от обиды. Она снова ответила вопросом на вопрос. Это должно было разозлить его еще больше, но авторитет стал успокаиваться. Лена не пыталась гипнотизировать его, но буйство улеглось. Возможно, из-за того, что ему стало жаль эту девчонку.
– Ты влезла ко мне в душу, села ко мне в машину. Думаешь, я не понимаю, что происходит?
– Ничего не происходит.
– Происходит. Ты воздействуешь на меня. Ты меня гипнотизируешь!
– Неправда. Просто ваше сознание вышло из равновесия.
– Что?.. – Лукомор скривился.
– Есть такое понятие – подвижная психика. У вас именно это состояние. Ваше сознание не на своем месте. Вы задушили свою жену, вас хотят за это арестовать. Вам страшно, а еще вас мучает совесть. Поэтому ваша психика вошла в зону турбулентности.
– В какую зону?
– Да это образно…
– А если натурально? Вдруг ты меня ментам сдашь, на зону отправишь?
– Тсс! – Лена приложила палец к губам.
Лукомор потрясенно глянул на нее. Эта сучка, скачущая по кочкам, смеет затыкать ему рот? Возмущение всколыхнулось в нем, вспучилось, как дерьмо на дрожжах, но какая-то сила удержала его, как в железных стенках ассенизаторской цистерны, не позволила выплеснуться, забрызгать Лену и самого себя.
– Вы не боитесь зоны, и менты вас не пугают, – сказала она. – Вы уверены, что сможете выкрутиться из этой ситуации.
– Ты откуда знаешь?
– Вы сами говорили. Я все про вас знаю.
– А я про тебя ничего.
– А вам это нужно?
– Ты хорошенькая девочка.
Вчера Лена выглядела неважно, а сегодня смотрелась очень даже неплохо. Лицо посвежело, помолодело, круги под глазами исчезли. Волосы вымыты, уложены, легкий налет косметики на лице. Кожа у нее нежная, чистая, черты лица мягкие, но при этом четкие. В глазах сияют яркие изюминки, красивые и опасные. Он уже знал, насколько они страшны, хотя и не мог до конца поверить в их силу.
– Ты проститутка?
– А это имеет значение? Я же не ваша жена, и вас не должно волновать мое прошлое.
– Ты борзая.
– Да, возможно. – Лена виновато склонила голову.
– У тебя проблемы?
– Да. Примерно такие же, как и у вас.
– С законом проблемы?
Она удрученно кивнула.
– Что ты натворила?
– Я не понимаю, что вокруг меня происходит. Все, к чему я прикасаюсь, вдруг обращается в прах.
