— Я плохо разбираюсь в бухгалтерии, но ведь это, кажется, нарушение финансовой дисциплины.
— О чем вы! Директор столько нарушает, что ее давно следует посадить в тюрьму, однако не сажают. Так вот, принялись истреблять хороших актеров труппы, чтобы, не дай бог, если возникнут снова перемены в театре, крепких актеров и близко не было.
— Так как они станут играть вместо нынешних фаворитов? — уточнил Степа.
— Конечно.
— Что за человек Юлиан Швец?
— Дерьмо, — лаконично изрекла актриса.
— Ясно, — усмехнулся Степа. — А Подсолнух?
— Не хочется мне опускаться до уровня сплетницы… но отвечу: дерьмо.
— Прошлой зимой у него погибла жена, — напомнил Степа и вопросительно посмотрел на Марину Дмитриевну, надеясь услышать ее мнение и по этому поводу.
— Да, — нахмурилась она. — Сенечка по натуре садист, с черной душой и каменным сердцем. Он с женой с первого класса дружил, потом поженились. Очевидно, надоела она ему за столько-то лет. Детей не было. Сеня при людях порхал вокруг жены, а наедине измывался. Как-то она пыталась под поезд броситься. Жена Сенечки, бедная, не представляла, куда от него деться.
— А Башмакова Нонна и ее муж? Что они собой представляют?
— Ну так, ни рыба ни мясо. Когда начались все эти реформации, они тоже попали под снос. Боролись. Потом упали на коленки перед директором. Понимаете, всех погубил страх остаться без театра. Вместо того чтоб объединиться и остановить разгул негодяев, все постепенно сдавались в плен, а кто не сдался, того выпихнули. В конце концов, они все равно останутся без театра. Искусство не живет на гнили.
— И все-таки я не совсем понял, какую роль сыграла Эра Лукьяновна. Какие внесла перемены? А как было до нее в театре?
— Когда-то это был родной дом, куда стремились и в свободное от работы время, дом, без которого трудно было представить свое существование, — печально начала Марина Дмитриевна. — Актеры мечтали о грандиозных ролях. Мечты пошли прахом, ведь с такой малочисленной труппой не поставить ни один серьезный спектакль великого драматурга. Какие там Арбенины, Гамлеты, леди Макбет и Клеопатры! Народу не хватит. Было когда-то время и самостоятельных работ, которые потом брали в репертуар, и творческих открытий, и гастролей, и дружных банкетов в честь премьеры. Банкеты существуют и поныне, но технический персонал к ним не допускается, как более низкая каста. Таким образом, Эра разбила коллектив на два стана: технический и актерский. Далее два стана разделились на более мелкие группировки. Наверное, в такой атмосфере лучше быть кошкой, которая гуляет сама по себе, хотя и этот вариант неприемлем. В данном учреждении культуры необходимо принять определенную сторону. Да, да, недавно театру был дан именно такой статус — муниципальное учреждение культуры, сокращенно театр МУК.
— Жутко звучит, — вставил Степа.
— Название себя оправдывает. С назначением Эры атмосфера в театре накалялась с каждым годом. Но она рапортовала в администрацию и область о высоких показателях, важных мероприятиях, интересующих только бюрократов, привыкших иметь дело с отчетами на бумаге. Как будто мы производим трубы или выращиваем овощи! Показатели были высокие, а спектакли так себе, актеры потеряли кураж, пользовались штампами, выглядели замученными и затравленными. О творчестве давно нет речи, хотя многие уверяют, что Эра — переломная эпоха в жизни театра, вывела его из кризиса, внесла новую, живительную струю. Так родилась кличка — Эпоха. Ей шестьдесят восемь лет…
— Да что вы! Я бы дал ей все семьдесят, — откровенно подлизался Степа.
— А ходят слухи, — хитро прищурилась актриса, — что парочку годков она себе убавила. Зато ее энергии может позавидовать любой. Складывается впечатление, что Эре вживили вечный двигатель. Когда она приходит на работу, об этом узнают в самых отдаленных уголках — ее грозный голос слышен повсюду. Она не просто громко говорит, она орет. Орет на всех, кто попадается на пути. Причину покричать находит без труда, по ее мнению, работники театра бездельники и дармоеды. Она долго не могла разобраться в механизме театра, ее поначалу поражало многое. Актеры заняты далеко не всегда в репетициях, а остальное время почему им засчитывается? Кто играет в главных ролях, а кто играет в эпизодах, так почему и тем и этим заведующий труппой пишет восьмичасовой рабочий день? Так же обстояло дело и с техникой. Эре объясняли, что у работников театра ставки, что так распорядилось государство, что сегодня актер играет маленькую роль, а завтра Гамлета, на подготовку к Гамлету невозможно подсчитать затраченное время, ибо актер работает и во сне. А чем можно измерить слезы, нервы? А маленькая зарплата? А паршивые жилищные условия, а… Эру не убеждали доводы. И завела она журнал посещаемости: пришел — распишись, ушел — распишись, во сколько ушел. Потом потрясала перед труппой журналом: «Вы все недорабатываете, я установлю почасовую оплату!»
— И угрозы удалось осуществить? — подогревал ее Степа.
— Не удалось, — торжествующе произнесла Марина Дмитриевна. — Театр — это бюджетная сфера, зарплаты узаконены правительством, Эра не вправе платить меньше нормы. Тогда она с воодушевлением взялась за контракты и насильно заставляла их подписывать. Условия были зверские: актер не имеет права подрабатывать, самостоятельно выступать по телевидению, давать интервью, плохо отзываться о директоре, вступать в политические партии. Короче, контракт состоял из одних пунктов «не имеет права». Чтобы не слыть тираном, допустила маленькую сноску: на любой вид деятельности следует спрашивать разрешение у директора. Разумеется, на почве насилия возникли конфликты, ведь постоянные работники, подписав контракт, становились временными, да к тому же директор заключала контракты только на год. Эра попыталась избавиться от бузотеров.
— Как?
— Да сократить. Но сокращение дело хлопотное, враз его не осуществишь, нужно время, чтобы вывести актеров из репертуара. Под сокращение подвела базу — слишком большая труппа, аж сорок человек! Город, мол, не может содержать столько актеров, хватит и половины. Постепенно она снимала спектакли, даже приносившие доход, в новых пьесах бузотеров не занимали. А еще недавно ими восхищался город, жители покупали билеты на того или иного актера, чтобы посмотреть его в новой роли.
— Я слышал, что и сокращения потерпели фиаско.
— И актеры, — махнула рукой Марина Дмитриевна. — Актер должен учить роль! А мы тщательно учили трудовое законодательство. Потом, после скандалов и грязи, либо уходили по собственному желанию, плюнув на творчество, собственный дар и маленькую зарплату, либо оставались бесправными и униженными в храме, который превратился в своеобразную тюрьму.
— Возникает сам собой вопрос: а где режиссеры — наипервейшие люди в театре? Кажется, даже школьнику известно, что спектакли ставит режиссер, он и решает, кому играть или не играть.
— Приятно иметь дело с образованным милиционером, — бросила комплимент Степе Марина Дмитриевна. — В том-то и дело, когда Эра обосновалась в директорском кресле, она вдруг поняла, что является не совсем полноправной хозяйкой. Есть единицы в штатном расписании, которых актеры беспрекословно слушаются, иногда и боготворят, а она всего-то заведует печатью и финансами. Всего-то?! А с какой стати? Эра решила изменить установившийся порядок и, прежде чем начинать коренные изменения, упразднила режиссеров. Она создала им такие условия, при которых те попросту дунули прочь. Да и кому понравится ссориться из-за каждой тряпки, рейки, стула? Когда режиссер требовал выполнить в точности декорации и костюмы, она отвечала: нет денег. Ко всему прочему, беспардонно лезла в концепцию спектакля, указывала, как надо играть, как ставить, как кланяться перед зрителем, петь и танцевать. Театр оголился, а новых режиссеров на свободные вакансии она не брала, воспользовавшись правом работодателя. Приглашала на постановку со стороны, сосредоточив власть в своих руках. Разумеется, в труппе нашлись те, кто поддерживал в начинаниях директора, рассчитывая на выгоду — роли, повышение оклада, мало-мальские льготы. Эра ввела массу новых правил: хочешь посмотреть спектакль — купи билет (актеры не исключение); занят — не занят в репетиции — приди и распишись (многие живут далеко, и тратить деньги на бессмысленную поездку накладно); если не занят, то дальше вахты заходить в театр нельзя и тому подобное. В общем, сплошной идиотизм.
