— Где рабочее место вашего Фердинанда?
Снова услужливо показала место погибшего артиста кудряшка с бюстом. Микулин прошел к столику с зеркалом. Степа остался у порога в гримерку, не спуская взора с артистов, они его интересовали гораздо больше, чем стол, за которым гримировался Фердинанд. Вряд ли Микулин обнаружит улики у потерпевшего, а вернее сказать, навеки почившего. На стене над зеркалом висели большие и маленькие фотографии, запечатлевшие все того же Фердинанда в разных ролях. Снимков было много, любил себя на фотографиях, иначе не развесил бы в таком количестве собственные изображения. Вещи его аккуратно сложены на стуле, а на столе лежали открытая коробка грима, вазелин, рассыпчатая пудра и салфетки. Микулин изучал ящики стола, как вдруг напряженная пауза разорвалась:
— Я знала… я знала, что произойдет что-нибудь подобное.
Это сказала актриса, игравшая роль леди Мильфорд. Сказала и разрыдалась, упав корпусом на столик, а лбом уткнувшись в руки. Высокий парик съехал на сторону, приоткрыв собранные в пучок волосы.
— Прекрати истерику, — пробасил актер, игравший папашу Фердинанда.
Оба папаши сидели здесь же. Они были похожи друг на друга, как борцы сумо, разница лишь в росте — папаша Фердинанда вдвое выше папаши усопшей героини. Но овал лица, двойной подбородок, выдающийся далеко вперед живот, даже цвет глаз схожи, словно актеры являлись братьями.
— Стало быть, вы знали, что двое ваших актеров умрут во время спектакля? — спросил Микулин, шаря по карманам пиджака Фердинанда.
Леди Мильфорд приподняла голову, растерянно захлопала приклеенными ресницами. По щекам ее текли слезы, оставляя черно-синие потеки. Микулин, не найдя в вещах Фердинанда ничего достойного внимания, облокотился о стол руками и посмотрел на леди:
— Так что вам известно о сегодняшних событиях?
— Ничего, — пролепетала она, всхлипывая и воровато поглядывая на собратьев. — О сегодняшних… я ничего не знаю. Я предполагала, что скоро друг дружку все убивать начнут. Просто у нас в театре обстановка, от которой недолго помешаться.
— Конкретней, — проговорил Микулин и выпрямился.
Она пожалела о сказанных словах, ибо коллеги смотрели на нее отстраненно, надев маски непричастности ко всему происходящему. Вот и вышло: нечаянно поддавшись эмоциям и неосторожно раскрыв рот, причастной оказалась она. Леди Мильфорд перестала рыдать, нервически вытирала щеки и глаза бумажной салфеткой и одновременно искала выход из трудного положения. А служители закона ждали дальнейших разъяснений, ждали от нее. Леди выпрямила спину, подняла подбородок и с гордым видом окинула взглядом присутствующих. Нет, никто не собирался ее поддерживать, никто и не подумал пояснить обстановку, повлекшую смерти. Тогда она, набравшись мужества, выпалила:
— А вы разве не видите? Все боятся слово сказать, потому что боятся увольнений. У нас сплошные заговоры в театре, каждый отвоевывает место за чужой счет…
— Нонна, ты перебираешь, — вставил Подсолнух, игравший папашу главной героини, от которой теперь останутся одни воспоминания.
— Да нет, это вы все перебираете! — окрысилась Нонна, или леди Мильфорд. — Перебрали! И ты в частности! Не надо делать таких лиц, будто вы не догадываетесь, что произошло. Кто-то убил Ушаковых. Убил на сцене. Да что тут гадать — их отравили! А почему? Неужели вы станете отрицать, что атмосфера в театре отвратная? Все друг другу не доверяют, каждый только и ждет, когда его товарищ утонет, или помогает ему утонуть! Потому что, когда в штатном расписании появятся свободные единицы, зарплату кому-то увеличат на пятьдесят рублей! Разве не так?
Степа из потока обличительных слов ничего не понял, но решил все-таки уточнить.
— Значит, — он осторожно подбирал слова, так как «убил» и «отравили» уже прозвучало, а доказательств пока нет, — причина смерти актеров в пятидесяти рублях к зарплате?
— Господи! — отчаянно взвизгнула Нонна. — Не надо так буквально понимать! Причин много. Я говорю совсем о другом.
— О чем же? — подхватил Микулин.
— О том, что все доведены до звериного состояния… — заревела Нонна.
— Успокойся, — подлетел к ней актер, игравший незначительную роль в спектакле, обнял рыдавшую в голос женщину за плечи.
— …если мы уже дошли до того, что… — захлебывалась она, никак не успокаиваясь, — …что… кто-то пошел на убийство… мне страшно здесь находиться!
Истерика набирала обороты. Худой как швабра актер по фамилии Галеев подал Нонне воды в стакане, налив из-под крана. Она взяла и уже поднесла к губам, намереваясь выпить воду, как вдруг кинула стакан на пол, закричала:
— Не надо мне воды! Я боюсь тут даже этим воздухом дышать!
— Ты совсем ошалела? Вода из крана! Я при тебе налил! — обиделся Галеев и с достоинством уселся на прежнее место, достал сигарету, мял ее.
— Все равно не буду пить! — бормотала, плача, Нонна. — Никому не верю. То, что произошло, это… это…
Не найдя слов, она снова разрыдалась в голос. Микулин попросил показать рабочий стол погибшей актрисы. Кудряшка повела через сцену на противоположную сторону, не решаясь смотреть на трупы, которые еще там лежали.
В женской гримерке застали интересную картину. Актриса лет пятидесяти с хвостиком, ее Степа тоже запомнил, уже переоделась и, стоя у окна, пила из горлышка бутылки. Заметив вошедших трех человек, она поспешно спрятала бутылку за спину и тоном извинения оправдалась:
— Я тут… э… попить решила…
Гримерку постепенно наполнял запах сивухи.
— Без закуски? — фыркнула кудряшка.
— Ой, не надо подначивать, — огрызнулась очень «культурно» актриса и плюхнулась на стул. — Тоже мне, трезвенница!
— Оставьте нас наедине, — попросил Микулин кудряшку. — Постойте. Принесите список всех, кто был занят в спектакле и кто обслуживал его. Я буду вызывать по списку, а вы обеспечьте изоляцию допрошенных свидетелей. — Видя, что кудряшка про изоляцию ничего не поняла, добавил: — Те, кого допрошу, не должны встречаться с теми, кто еще не допрошен.
Когда она вышла, актриса заткнула горлышко пробкой из плотно свернутой газеты, поставила бутылку водки на пол рядом с собой и уставилась на ментов с самым подобострастным выражением.
— Где место Ушаковой? — спросил Микулин.
Актриса молча указала подбородком на стол в углу. Он исследовал столик, где в беспорядке валялись гримировальные принадлежности, да и одежда была брошена на стуле кое-как, затем достал папку, авторучку. Положив лист чистой бумаги на папку, обратился к актрисе:
— Ваши имя и фамилия.
— Овчаренко Клавдия Анатольевна, — ответила она.
В это время кудряшка принесла программку спектакля:
— Я отметила галочками фамилии тех, кто был сегодня занят.
— Отметила! — хмыкнула Клавдия Анатольевна. — Она всех отметит, и подметит, и заметит, и заложит.
