О’Доннелл подвел Коулмена к стойке выдачи багажа. Багажный контейнер был уже разгружен, и они присоединились к толпе людей, разбиравших свои чемоданы.
— Терпеть не могу эту часть воздушных путешествий, — сказал О’Доннелл.
Коулмен кивнул и вежливо улыбнулся. По-видимому, это означало: «Давайте не будем тратить наши таланты на подобные пустяки».
Холодный типаж, подумалось О’Доннеллу. Он внимательно посмотрел в серо-стальные глаза Коулмена. Кто знает, что за ними кроется? Коулмен стоял неподвижно, довольно высокомерно оглядывая толпу суетившихся вокруг груды багажа людей. Словно по команде, к нему тотчас, не обращая внимания на остальных, подбежал носильщик.
Десять минут спустя, миновав затор у въезда на территорию аэропорта, О’Доннелл погнал свой «бьюик» к городу.
— Мы забронировали вам номер в отеле «Рузвельт». Там уютно и тихо. Кажется, наш администратор писал вам об этом.
— Да, писал, — подтвердил Коулмен, — но мне хотелось бы поскорее разобраться с жильем.
— С этим проблем не будет, — заверил его О’Доннелл и добавил: — Может быть, вам нужны два-три дня, для того чтобы устроиться?
— Не думаю, спасибо. Я приступлю к работе с завтрашнего дня.
Вежлив, но тверд, подумал О’Доннелл. Этот человек сначала все обдумывает, а потом без обиняков высказывает свое мнение. Переубедить его будет нелегко. Интересно, как уживутся в одном отделении Джо Пирсон и Дэвид Коулмен? Судя по всему, стычек не избежать. Но такие вещи непредсказуемы. Иногда даже очень разные люди со временем становятся неразлучными друзьями. В клинике он видел такие примеры.
Они въехали в город. Дэвид Коулмен с любопытством смотрел в окно, чувствуя, что начинает волноваться. Что ожидает его здесь? Нынешнее положение казалось ему необычным. Раньше он воспринимал то, что с ним происходило, как навязанную ему данность. На этот раз он сам принял решение, к тому же это было его первое место работы в штате клиники. Он мысленно усмехнулся и отругал себя: «Нечего стыдиться приземленной человечности, дружище. Но как же трудно избавляться от застарелых привычек!»
Он искоса взглянул на сидевшего за рулем О’Доннелла. Что он за человек? Коулмен слышал массу хороших отзывов о главном хирурге клиники Трех Графств. Как получилось, что О’Доннелл с его образованием и квалификацией выбрал такое захолустное место? Может быть, и у него были смешанные мотивы? Или за этим решением стояли другие причины? Может быть, ему просто здесь нравится. Наверное, есть такие люди, думал Коулмен, предпочтения которых просты и незатейливы.
О’Доннелл резко затормозил, пропуская трейлер, а потом заговорил:
— Если позволите, я скажу вам пару вещей.
— Я слушаю, — вежливо отозвался Коулмен.
— За последние несколько лет в клинике Трех Графств произошли некоторые изменения. — Чувствовалось, что О’Доннелл тщательно подбирает слова. — Гарри Томазелли говорил мне, что вы слышали о них, так же как и о наших планах.
— Да, слышал. — Коулмен слегка улыбнулся.
О’Доннелл нажал на клаксон, и ехавшая впереди машина уступила дорогу.
— Сам факт вашей работы здесь — это уже немалое новшество, и мне кажется, что, начав работать, вы скоро захотите изменений.
Коулмен подумал об отделении патологической анатомии и о своих впечатлениях, сложившихся у него за время краткого визита.
— Да, — сказал он, — я в этом уверен.
О’Доннелл помолчал, потом снова заговорил:
— Мы по возможности проводим реорганизацию мирно. Правда, иногда мирный путь оказывается неприемлемым. Я не из тех людей, кто считает возможным ради сохранения мира поступаться принципами. — Он посмотрел на Коулмена. — Я хочу сказать это сразу, чтобы потом не было недоразумений.
Коулмен промолчал, и О’Доннелл продолжил:
— Но все же я хочу, чтобы вы продвигались вперед осмотрительно. — Он улыбнулся. — Действуйте убеждением, а «кольт» приберегите для действительно важных целей.
— Я понял, — уклончиво ответил Коулмен.
И все же он не совсем понял сказанное. Неужели его впечатления об О’Доннелле оказались ложными? Может быть, он просто миротворец, избегающий конфликтов? Похоже, что ему только что предложили не высовываться и не раскачивать лодку. Если так, то они скоро поймут, что получили не того человека. Коулмен решил, что, найдя в Берлингтоне квартиру, не станет снимать ее надолго.
О’Доннелл со своей стороны раздумывал, правильно ли он поступил, сказав все это Дэвиду Коулмену. Клинике повезло, что удалось заполучить такого специалиста, и главному хирургу совершенно не хотелось его отпугнуть — во всяком случае, с самого начала. Но О’Доннелл не мог пренебречь возможным влиянием Джо Пирсона на Юстаса Суэйна и старался не подвести Ордэна Брауна, который во что бы то ни стало хочет получить от Суэйна четверть миллиона долларов, так нужные клинике. Ради этого О’Доннелл был готов пойти на умиротворение Джо Пирсона.
Но как решить, где заканчивается политика и где начинается ответственность О’Доннелла как врача и медицинского руководителя? Этот вопрос не давал ему покоя. Наступит день, и ему придется со всей решительностью определиться с этой границей. Не заигрался ли он сейчас с политикой? Кажется, заигрался. Если бы меньше думал о политике, то не сказал бы сейчас Коулмену того, что сказал. Власть развращает. Это факт, и от него никуда не денешься, какими бы благими ни были твои намерения. Он хотел было объяснить Коулмену ситуацию, но потом решил этого не делать. В конце концов, Коулмен — новый человек, а О’Доннеллу пока не удалось узнать, что скрывается за холодными серо-стальными глазами молодого патологоанатома.
В центре города они запетляли по знойным и пыльным улицам Берлингтона. Тротуары ослепительно блестели на солнце, черный асфальт мостовой плавился и липнул к колесам. О’Доннелл направил «бьюик» во двор отеля «Рузвельт». Портье открыл дверь машины и принялся вытаскивать с заднего сиденья вещи Коулмена.
— Хотите, я провожу вас в номер? Просто чтобы удостовериться, что все в порядке?
— Думаю, в этом нет никакой необходимости, — ответил Коулмен, выйдя из машины. Отказ был вежливым, но твердым.
О’Доннелл выглянул в окно:
— Хорошо. Ждем вас завтра утром. Удачи!
— Спасибо.
Портье захлопнул заднюю дверь, О’Доннелл выехал на улицу и влился в поток машин. Он посмотрел на часы. Два часа. Он решил сначала заглянуть в администрацию, а потом поехать в клинику.
Элизабет Александер сидела на обитой кожей кушетке в коридоре лаборатории поликлинического отделения клиники и от нечего делать разглядывала стены. Почему они выкрашены в два оттенка темно-коричневого цвета? Неужели не нашлось более ярких и светлых красок? К тому же первый этаж — самая темная часть клиники; желтый или светло-зеленый цвет мог бы оживить ее помещения.
Элизабет, сколько себя помнила, всегда любила яркие цвета. Когда была еще маленькой, сама сшила занавески для своей комнаты из зеленовато-голубой ткани, разрисованной звездами и лунами. Конечно, она сработала те занавески очень топорно, но тогда они казались ей чудесными. Для того чтобы их повесить, пришлось спуститься к отцу в его лавку на первом этаже. Отец подобрал металлический прут нужной длины, железные кронштейны, нашел шурупы и отвертку. Элизабет помнила, как он рылся в ящиках. У отца все было кучей навалено в ящиках, и ему всегда приходилось долго искать необходимую покупателю вещь.
